Большие и многообразные задачи приходится решать экипажам военно-транспортной авиации. Просторы пятого океана бороздят воздушные корабли, пересекают различные широты, летают по незнакомым маршрутам, на предельную дальность, над малоориентированной местностью с посадкой на незнакомых и неподготовленных аэродромах.
О полетах на Севере, о сложностях, сопровождающих эти полеты в специфических условиях арктических широт, хотелось бы, основываясь на личных впечатлениях, поведать в настоящем рассказе.
* * *
Январь — февраль 1970 года. В основном, учебно-тренировочные полеты и, так называемые почтовые рейсы в Монголию, регулярные в то время, по обычному маршруту: Уита-Уойболсан-Налайхэ (или Улан-Батор) и обратно. Возили почту, грузы, пассажиров… В Монголии тогда дислоцировались наши войска из состава Забайкальского военного округа.
23 января испытал «непередаваемые ощущения», совершив свой очередной прыжок с парашютом. Прыгали тогда с самолета Ил-14, высота 1200 метров — отрабатывались навыки летного состава по аварийному покиданию самолета в экстренных ситуациях.
И вот снова командировка. На этот раз, на Крайний Север.
… 25 февраля. Раннее утро.
— Борт 117. Разрешите предварительный, — идут переговоры в эфире.
— Предварительный разрешаю.
Мигая аэронавигационными огнями, наш корабль медленно выруливает на полосу, занимая курс взлета.
— Борт 117. Разрешите исполнительный.
— Исполнительный разрешаю, — слышим в наушниках голос руководителя полетов.
Взревев всеми четырьмя двигателями общей мощностью 16 тысяч «лошадей», наш Ан-12, будто нехотя, начинает разбег и, наконец, оторвавшись от бетонной полосы, стремительно набирает высоту. Теперь только по отметкам на локаторах и нашим докладам можно будет судить о ходе полета. После более чем девятичасового перелета с несколькими запланированными посадками нас ожидал Магадан, «столица Колымского края», и почти 2 месяца полетов в арктических широтах: Анадырь, Чокурдах, мыс Шмидта… Нас «зафрахтовал» один строительно-монтажный трест для перевозки на Крайний Север различных грузов, складированных на аэродроме Магадана.
… 5 марта. Запомнился первый полет по маршруту Магадан — Анадырь — мыс Шмидта. Все шло как обычно. Набрали высоту, заняли свой эшелон. Положенные 6,5 тысяч метров над уровнем Ледовитого океана. Включили автопилот.
Вот он летит над зимней тундрой, над замерзшими болотами, наш Ан-12, бортовой номер 85, с большими красными звездами на плоскостях и киле. В кабине тепло, даже слегка душновато. Пахнет синтетикой, электропроводкой. Пахнет табачным дымом. Пепел от сигарет, как всегда, аккуратно стряхивается в маленькие бумажные кулечки, закрепленные на приборных досках. Штурман, в самом носу пилотской кабины, колдует над картой, то и дело сверяясь с рисунком локатора. Радист периодически вызывает Анадырь:
-Я-борт117, я-борт117…
Картина под нами, открывающаяся через остекление кабины, не отличается большим разнообразием. Не видно внизу ни лесов, ни сел и городов, оживляющих пейзаж центральной части нашей страны. Здесь все окрашено лишь в белый цвет. Только изредка горы, как сказочные башни, своими огромными шпилями тянулись высоко в небо. Сплошное белое безмолвие.
— А что, если вынужденная посадка, — мелькала у меня иногда шальная мысль, — ведь сесть-то здесь негде. Да и вообще, найдут ли нас в этом безлюдном месте?
Пассажир, летевший вместе с нами в кабине сопровождения, по-моему майор, возвращавшийся из отпуска, по праву старожила этих мест обстоятельно вводил нас в курс дела:
— В Заполярье, какие люди — геологи и полярники, оленеводы и охотники, рыбаки и моряки, строители и, конечно, военные. Про заключенных я уже не говорю. Много здесь самого разного народа. За 69 параллелью в условиях вечной мерзлоты коренное население довольно редкое, со своими традициями. Шаманы стучат в бубны, ночью горят костры и олени пофыркивают в темноте…
— А как у вас с налетом? — неожиданно спрашивает наш попутчик.
— Нормально налетали, — отвечаю я, — даже больше, чем требуется.
— Ты меня слушай, Валера, — это наш попутчик, уже обращаясь ко мне, — учить не стану, но посоветую: не оставляйте налет на конец месяца, торможение — на конец полосы, а пылкость чувств — на конец знакомства. С этого надо начинать. Так нас учили.
Через некоторое время наш пассажир, заметно «повеселевший», стараясь перекричать гул двигателей, уже рассказывал нам, то ли правду, то ли очередной анекдот про одного командира. Тот любил порядок и часто повторял:
— Шаг вправо, шаг влево — считаю побег, — из чего можно было заключить о специфике его службы.
Однажды из Москвы прилетел проверяющий полковник. Жалоба поступила, что офицеры много пьют и появляются нетрезвыми в расположении части.
Пока командир держал речь, проверяющий сидел за столом рядом и умно сопел.
-… Каждый конвойный офицер должен знать свою норму, — говорил командир, — взял пятьсот, и стоп!
— Триста, триста…, — прошипел проверяющий, прикрываясь ладошкой.
— Ну, еще триста, и стоп! — поправился командир. — И хватит!
… ! ?
Легкое покалывание в ушах просигнализировало о том, что началось снижение. Время вышло, значит, Теперь не до посторонних разговоров, потому что когда идешь на посадку — твой самолет, и ты сам, и экипаж твой, и вся твоя прожитая жизнь зеленой точкой чертят круг на посадочном локаторе. Сегодня не так, как вчера, если доживем, будет не так, как сегодня. И посторонние мысли отлетают сами собой, будто их никогда и не было.
Вот вдали появляются огни взлетно-посадочной полосы — ВПП короче.
— Вижу Анадырь!
— Проснулся.
— Начнем?
— Поехали, — начались переговоры по СПУ, самолетному переговорному устройству.
— АРК?
— Настроен.
— Курс посадки…, давление…, — слышится в наушниках голос «земли», — посадку разрешаю.
Это так называемый перечень обязательных проверок. Звучит как молитва при взлете и при посадке. То взлет, то посадка, как в песне. Но это еще не все, а только начало той самой, главной нашей молитвы. Вижу огни справа, но почему так низко? Нет, все нормально. «Нормалек»! Командир, не спеша, убирает РУДы.
— Закрылки!
— Закрылки выпущены! Кран нейтрально, законтрен!
— Шасси!
— Шасси выпущены! Кран нейтрально, законтрен!
Глухой удар слегка сотрясает самолет. Это подтверждение тому, что стойки шасси действительно вышли и встали на замок, о чем тут же сигнализируют три зеленые лампочки на приборной доске.
Гасится скорость, падает высота. Теперь у нас перед глазами вся в огнях посадочная полоса. По бетонным шестиугольным промороженным плитам метет белая поземка.
— Высота 300!
— Скорость 350!
– Высота 250! 100!
Прошли Дальний привод, зазуммерил ближний.
— Высота 150! 100!
— Скорость 250! — подсказывает командиру штурман.
И вот самолет уже катится по бетонке. Слева, в снежной белой мгле, возникает, как видение, белое здание аэровокзала. Подруливаем к стоянке, включаем свет, и сразу в кабине становится, как на кухне. Светло, надышано и тесно.
— С благополучным прибытием нас, — вставая со своего левого кресла, говорит командир нашего корабля Каримов Рашид, вытирая ладонью вспотевший лоб.
Анадырь. Мы в столице Чукотского края, у северного народа, живущего на самом краешке земли, там, где Азия сходится с Америкой. Первое впечатление — куда ни кинь взгляд, ослепительная белизна снега, покрывающего все окрест, и довольно ощутимый мороз, начавший «опробовать» наши уши и нос.
Буквально на следующий же день попали в переплет. Началась такая вьюга со снегопадом, что трудно было даже раскрыть дверь гостиницы, куда нас определили на постой. Шагаешь через порог, а порывом ветра тебя сбивает в сторону. Цепляешься за косяк, плечом ложишься на ветер, помогаешь руками и с трудом перешагиваешь порог. Вообще-то несколько дней мы старались поменьше высовываться на улицу, только в столовую, и то не всегда. Все, как в известной песне про полярных летчиков:
…Ходит за ангарами северная вьюга,
В маленькой гостинице пусто и темно…
Погода нелетная, и времени на разговоры у нас было предостаточно. Настолько, что дошли мы и до анекдотов «про чукчу», поскольку с некоторых пор слово «чукча» несет в себе не только этническую нагрузку. Это уже нечто фольклорное. И анекдотов на эту тему предостаточно, хотя бы этот:
«Будучи в Москве, чукча потерял свою жену. Опыт следопыта не помог, и он обратился в милицию. Дежурный спрашивает приметы потерявшейся.
— Приметы не потерял, жену потерял, — отвечает чукча.
— Ну, вот у меня жена, — объясняет чукче дежурный,- блондинка, высокая, стройная, пышная грудь. А у тебя?
— Нет, — говорит чукча, — моя маленькая, сутулая, ноги кривые… Да ну ее, давай лучше твою искать».
Впрочем, как справедливо замечено, сами чукчи к анекдотам про себя относятся с юмором:
— Рассказывают же анекдоты про евреев, про армянское радио. Чем мы хуже? Это ведь своего рода реклама.
Кстати, замечательный анекдот на эту тему нам рассказали в Анадыре.
«Приехал академик на Чукотку поохотиться на медведей. Просит чукчу охотника взять его с собой в тундру. Чукча интересуется:
— А ты, однако, умный или глупый? Конечно, умный. Я же академик! Километров 40 протопали, наткнулись на медвежью берлогу. Чукча сунул в берлогу палку, разбудил медведя и дал деру. Бегут. Впереди чукча, за ним академик, следом разъяренный медведь. Академик думает:
— А чего, собственно, я бегу? У меня прекрасное ружье, пуля на слона, сам ворошиловский стрелок…
Остановился академик, с первого выстрела завалил косолапого и победно поглядел на запыхавшегося чукчу. А тот ему:
— Совсем ты, однако, глупый! Как теперь эту тушу до моей яранги тащить — будем?»
Чего-чего, а чувства юмора чукчам не занимать.
… Наконец-то закончилась вьюга, погода летная, можно продолжить полет. Но не тут-то было. На продуваемом всеми ветрами аэродроме с самолета во время вьюги сорвало заглушки со всех двигателей и унесло их неведомо куда, а в двигателях так спрессовался набившийся туда снег, что нам пришлось целый день отогревать их горячим воздухом от моторного подогревателя МП-300, вытапливая воду. Только на пятый день мы продолжили наш прерванный полет.
Продолжение следует.
ЕРМАКОВ В.М.,
полковник в запасе.