Неизвестные войны. Документальная повесть.»Один из тех, кто среди нас»

                              Разговор по душам.

Лет так двадцать, а может и того более назад, появление на тихих ахтубинских улочках, челове­ка, даже внешне схожего с выходцами из стран Ближнего Востока или  имеющего характерный для представителей азиатских рас разрез глаз, вызывало живейший интерес соответ­ствующих служб. Секреты Государственного Научно-испытательного инсти­тута ВВС им. В.П. Чкалова охранялись строго и неустанно. О необходимости бдительности и осторожности при контактах с иностранцами периодически напоминали всем офицерам, проходящим службу в авиационном гарнизоне. Возможно чрезмерной запудренности мозгов, а может быть обыкновенной  бестолковости, свойственной многим молодым натурам, обязан я встречей с одним очень интересным человеком, заслужившим в свое время по­вышенное внимание со стороны не только наших, но и иностранных военных ведомств.

— Как же так, — одержимый служебным рвением, заинтересовался я, увидев однажды средь бела дня, невысокого, коренастого азиата в форме советского офицера. Подойдя поближе, еще более удивился, разглядев на погонах не старлейские звезды, как издалека казалось, а полковничьи. Литой, стального цвета знак «Заслуженный летчик-испытатель СССР» и добродушная открытая улыбка офицера, ответившего на мое приветствие, окончательно развеяли глупые предположения. Дома, отец, не один год прослуживший в летной служ­бе и знакомый со многими летчиками института, лишь удрученно развел ру­ками.

— Это как же надо крестики на нолики перемножать, чтобы до такого аб­сурда додуматься.

— Далеко было, да и на лицо вроде не русский, — оправдывался я.

— По-твоему, если узкие глаза, значит обязательно якудза или китайский хунвейбин?

— Не преувеличивай отец, я всего лишь хотел убедиться…

— Не преувеличивай… — передразнил он меня, — Ты бы еще документы у не­го спросил. -Эх, молодежь, совсем задурили Вам головы.

Еще с полминуты побурчав что-то о неблагодарном потомстве, добавил:

— Если хочешь знать, он у нас один такой, на все Военно-Воздушные Си­лы.

— Да не тяни, говори яснее кто он-то? — в свою очередь не выдержал я.

— Еще спрашивает! Цой Олег Григорьевич, летчик-испытатель высочай­шего класса, советский кореец, если тебя интересуют национальные признаки.

Видя мое замешательство, уже другим тоном, в котором между тем  проскальзывали нравоучительные нотки, произнес: «Скупой рационализм последних лет, расчетливость приучили нас к упрощен­ному пониманию социальной значимости человека. Если разговор о рабочем, извольте доложить  о его производственных показателях, труд  хирурга следует оце­нивать по количеству операций, независимо от того, как они были проведены. Мы и к призванию школьного учителя подходим с тех же статистических по­зиций: кто, сколько учеников выпустил, забывая о главном, нашли они свое место в жизни, стали полезными обществу людьми или нет. Всех стрижем под одну гребенку. Но одинаковых людей не бывает, все мы плоды инди­видуального творчества ее величества природы, сохранившие лишь внешнее сходство. И даром божьим, наделены в разной степени. Иной рабочий так филигранно владеет инструментом, что в чем-то похож на великого хирурга, а иному хирургу суждено всю жизнь ходить в подмастерьях, извлекая душу из своих невинных жертв. В каждой профессии существует своя шкала величия, человекодостоинства, так сказать, особый критерий, по которому твои же товарищи либо возведут тебя в ранг лучшего среди лучших, либо ты так и останешься «Ваня — Митин брат». Вот так-то, дружище, отсюда и вывод: «Надо стремиться быть великим и в малом», не мною подмечено, но очень верно.

     — Лично меня устраивает и малое в великом, — попытался вставить я.

     — Знаю и другое мнение, оставив без внимания, мою ироничную реплику, продолжил отец, не каждый композитор способен создать шедевр. Может быть, но для того, чтобы правильно передать музыку души, настроение, пусть небольшой пьесы, необходим талант. В профессии испытателя помимо класс­ности, налета часов, именно талант выделяет летчика в среде таких же достой­ных и не менее заслуженных людей, вызывая к нему особого рода уважение. Его легко уловить не только по крепкому рукопожатию, многочисленным легендам, рассказываемым о нем в курилках и на стоянках, восхищенном взгляде женщин, но и в той степени доверия, которую вообще может позволить себе человек.

     Олег Григорьевич Цой очень талантливый летчик, понимающий музыку неба и умеющий ценить красоту полета. Между прочим, в его летной биогра­фии много такого, о чем просят не распространяться органы безопасности. Но кое-какая информация имеется — он поднял правую руку с од­ним лишь разогнутым указательным пальцем:

     — Только по большому секрету.

 

Олег — ты не Абель

 

О формировании особого отряда для ведения реального воздушного боя, Олег Цой узнал случайно. Проговорился один его знакомый штабист, намек­нув на определенные, чрезвычайно важные обстоятельства. «Неужели все это имеет отношение к событиям на Ближнем Востоке», — подумал он. Конечно, конфликт между Египтом и Израилем слишком затянулся и требовал срочного разрешения. Египтяне никак не хотели смириться с поражением в шестиднев­ной войне 1967 г., ведя изматывающие позиционные бои вдоль Суэцкого ка­нала, ставшего для обеих сторон непреодолимым барьером. По всей видимос­ти, наших арабских друзей не удовлетворяет уровень военно-технической помощи СССР, если сам Гамаль Абделъ Насер, президент ОАР, прилетел в Москву. Олег знал, что у Израиля появились новейшие американские «фантомы», дополнившие в боевом строю французские «Миражи». «Прямо фантасмагория какая-то, — сожалея, что не писатель, он мысленно набросал текст: «Призраки появлялись неожиданно, и, нанеся свой смертоносный удар, так же неожиданно растворялись в прозрачной дымке миражей». Этого ему показалось мало и, убедившись, что поблизости никого нет, произнес уже вслух: «Пред­ставляю, какая там каша заварилась, точнее не каша, а какой-нибудь аппетитный айнтопф. Восточная кухня не мыслима без пряностей и острых приправ, значит, нас приглашают поперчить или поддать перцу. Только кто будет расхлебывать эту заварушку»?

                                                                     

 

      Через несколько дней, его вызвал к себе старший оперуполномоченный особого отдела. Не глядя в лежащее перед ним личное дело, он быстро и без ошибок перечислил автобиографические данные Олега,

— В Советской Армии с 1962 года, точно?

— Вам виднее, товарищ майор.

— Впрочем, это неважно,- задумавшись на мгновенье, особист положил руку на красную дерматиновую папку.

 Главное, Вы отлич­ный летчик и Вас рекомендовал командир полка.

— Рекомендовал зайти к Вам, — усмехнулся Олег.

— Не рули, старший лейтенант, — как-то по-новому, странно зазвучал го­лос опера. — Есть шанс повоевать по-настоящему и, — помолчав, добавил: Одна из дружественных стран нуждается в помощи. Согласен?

Для себя Олег уже все решил и не задумываясь ответил «Да».

      Из длинного перечня предложенных комполка кандидатов отбор прошли не  все. Имея неосторожность отвечать на поставленный вопрос неопределенно, или «я подумаю», они автоматически вычеркивали себя из списков кандида­тов. По железной логике отбора, право думать, имели только те, кто отправ­лял их в эту командировку.

-Прощаясь, оперуполномоченный пошутил:  Внешность у Вас, Цой, подходящая.  Возьмут в плен, сойдете за своего. У них много таких летает.

— А я в плен не собираюсь.

— Все может быть, — майор еще раз внимательно посмотрел на него и своим, показавшимся Олегу странным голосом, таким, наверное, читают проповеди грешникам, отчеканил: «Но запомните, если это произойдет, и они будут спрашивать, пусть даже с трибуны ООН, откуда Вы, не сознавайтесь. Если же Вы признаетесь, советское прави­тельство откажется подтвердить Ваше гражданство. Мы не участвуем ни в каких войнах. Извини, Олег, ты не Абель, да и где мы за тебя второго Пауэрса найдем.                                                                                                                                                                                        —

      Выйдя из кабинета опера, он облегченно вздохнул. Значит, его предполо­жения подтвердились. Предстояло выполнить еще ряд формальностей и, глав­ное, не забыть написать рапорт на жилье, которое получит семья в случае его гибели, Жена и сын тогда будут иметь право выбора. Дома, убедившись, что все заснули, вспомнил слова особиста: «На случай Вашей гибели…»

— Гибели… не дождутся, — тихо прошептал он и уверенным подчерком до­писал « город Нальчик».

 

Выбор «мавра»

 

      Вот уже минуту они непрерывно смотрели друг на друга: улыбающийся с хитрым восточным прищуром человек и командир истребительного авиаци­онного полка. Один из них, солидный, уже не молодой господин, окруженный большой представительной делегацией, даже не догадывался о существовании офицера, так внимательно смотревшего ему в глаза. А ведь именно от его, Коротюка Константина Андреевича, умелого руководства, самоотверженных, слаженных действий его подчиненных, во многом зависела конфигурация гра­ниц вдоль всего Суэцкого канала.

      -Лукавишь, брат Гамаль, не сможешь ты без нас, — полковник взял с края стола листок бумаги и, слегка задержав его в руке, прикрыл лежащую перед ним газетную фотографию.

      — Шевчук Олег Григорьевич, Анфиногенов Николай Владимирович, Цой Олег Григорьевич, Сокол Виктор Михайлович, — Коротюк читал медленно, давая себе возможность, лишний раз убедиться в правильности выбора и толь­ко после этого поставил свою роспись. По привычке продолжая вертеть авто­ручкой, он задумался.

      — Легко сказать, подготовить летный состав к ведению современного вы­сокоманевренного воздушного боя. Но как, если в течение последних лет, в угоду ложных представлений о безопасности полетов их держали «в узде», не­прерывно твердя, что летать надо «правильно», без выкрутасов. Летать под диктовку из Москвы означало ограничение по скорости и высоте, строго со­блюдая команды пункта наведения. Инициатива не приветствовалась. В слу­чае войны им самим предстояло объяснить вероятному противнику, зашедше­му в хвост, что воюет тот не по правилам и за горкой с набором высоты сле­довало бы перейти в горизонтальный полет, а не делать петлю, выходя на критический угол атаки.

      — Заржавели они там, давно пора подлечить их геморрой решительным пинком под зад, — от этой озорной мысли Коротюк слегка оживился.

      Совсем недавно ему случайно достался один иностранный журнал. На развороте красовался наш МИГ-21, попавший в Израиль после перелета ту­да иракского летчика. Чтобы прочитать весь текст, пришлось прибегнуть к услугам жены замполита, обучавшей местных туркменских детей по совмести­тельству русскому и английскому языку.

      Нина Павловна читала медленно, а он, стараясь не перебивать, лишь из­редка вставлял реплики.

      — Евреи благодарят нас за дорогой подарок, Константин  Андреевич.

      — Продолжайте, — попросил он.

      «Летчик-испытатель израильских ВВС на отлично оценил МИГ».

      — И вот еще, Константин Андреевич, интересное сообщение: «Израильские пилоты, потеряв несколько самолетов над Суэцким каналом, взяли тайм-аут, который используют для переподготовки. В основе программы, разработанной специалистами ВВС США, лежит опыт американских летчиков,  полученный ими в небе Вьетнама. Она точь-в-точь повторяет ор­ганизацию боевой подготовки и включает пилотаж на всех режимах, свобод­ный групповой бой в составе пары и звена».

      — Тьфу ты, козлы мурцифальские, — сплюнул в сторону Коротюк, — я же предупреждал.

      — Кто, Константин Андреевич? — Нина Павловна вопросительно посмотре­ла на него.

      Он промолчал. Слова, адресованные конкретным лицам, могли вогнать в краску не только женщину.

            Поблагодарив за помощь и оставшись один, Коротюк зашагал по кабинету. К высоко­му начальству у него было особое отношение. Понимая, что сам является пол­ковым громовержцем, чутко прислушивался к здравым деловым предложени­ям и ненавидел самоуверенность обитателей кабинетных пампасов.

                                                                                                                 

1.       Дальние бомбардировщики Ту-16, представлявшие большую ударную силу, ничем не помогли Египту. Они были уничтожены в самом начале войны.

 

      Его самые худшие опасения подтвердились. Вероятный противник актив­но извлекал уроки из прошлых ошибок. Драться его ребятам предстояло не с желторотыми птенцами, а с кровожадными стервятниками, умеющими выкле­вывать глаза своим жертвам. Он оказался совершенно прав, когда полгода на­зад, рискуя лишиться должности, потребовал убрать дурацкие ограничения. Вскоре после его рапорта понаехали инспектора из ВВС, Липецка и даже Ахтубинский ГК НИИ ВВС прислал своих авторитетов: полковников Бобровицкого М.И. и Гудкова И.С.

 

Роковой просчет

 

      Москва прислушалась и, предвидя дальнейший ход событий в Египте, срочно потребовала ускорить подготовку летных кадров. Самостоятельно летчики полка неплохо усвоили некоторые элементы воздушного боя на раз­ных высотах, оставалось лишь подтвердить класс членам комиссии. Поначалу, руководствуясь принципом «Делай как я», экзаменующие решили сами про­демонстрировать пилотажное мастерство. Опытные летчики, они прекрасно понимали, что от них ждут. Все складывалось как обычно. Легкая интрижка, с элегантной демонстрацией крылатой машиной своих летных качеств, быстро переросла в жесткий драматичный поединок. Никто не хотел уступать друг другу. Самолеты с диким ревом проносились над взлетной полосой, то свеч­кой взмывая в небо, то стремительно несясь к земле. Весь полк, затаив дыха­ние, следил за захватывающим зрелищем. В какое-то мгновение показалось, что первая спарка уже настигла противника, захватив его силуэт в объектив фотопушки, но последовавший за этим секундный стоп-кадр завершился взрывом. Самолет врезался в землю, исчезнув в облаке дыма. Вопреки ожида­ниям и летным законам, через день полеты возобновились. И все повторилось. Летчик из Липецкого центра боевого применения с невероятной, фантасти­ческой последовательностью проделал тоже, что и накануне его товарищ. Четыре, далеко не рядовых летчика, распрощались со своими жизнями за два дня. Было, над чем задуматься. Пола­гаться на случай — удел слабых, сильные обязаны подчинять обстоятельства своей воле. В таком случае, кто из погибших был слабак? И к кому обращать­ся с подобным вопросом, не рискуя получить по шее. Тем более истинные причины катастроф обличали своей очевидностью: сначала медлительность в освоении тактических приемов ближнего боя, а затем неоправданная спешка. Его величество случай тем и коварен, что не спрашивает разрешения на взлет, оставляя лишь доли секунды на раздумье и окончательное принятие решения. Иногда их просто не хватает.

Кто хоть раз терял своих друзей, бывал на месте авиационных катастроф, по клочкам собирая останки погибших, надолго запомнит траурную печать тех мест. Как правило, мощный огнедышащий столб не оставляет шансов что-либо найти. Лишь крохи, фрагменты, неизвестно кому принадлежавшие в той жизни, служат слабым утешением для скорбящих и оплакивающих родных. Во многих случаях их могилы становятся братскими. Для него, Коротюка Кон­стантина Андреевича, смотревшего на жизнь философски, гибель летчиков явилась не только печальным фактом, но и поводом еще раз порассуждать на вечные темы: рано или поздно всем им предстоит купить билеты на поезда даль­него следования, в один конец. И, возможно, встретившись там, они обсудят просчеты и ошибки. А пока, Коротюк еще раз взглянул на фамилии своих летчиков, ему нужно думать о живых, их время еще не пришло.

Кажется до руководства ВВС дошло. Катастрофа выявила слабую такти­ческую выучку и недостаточную слетанность экипажей. Ограничения для пол­ка были сняты, а вскоре отозвали и инструкторов. С сентября 1969 года по ян­варь 1970 г. личный состав полка свободно отрабатывал все элементы воз­душного боя.

 

Последнее испытание

 

— После атаки наземной цели с выходом на предельно малую высоту, ло­жусь в вираж с перегрузкой 7 ед. Чувствую, что размазывает меня как блин на сковородке… — Олег, — прервал его стоявший рядом товарищ и постоянный ве­домый Виктор Сокол. — А как же… — и он выразительно показал на глаза.

                — Что? — не понял Олег.

— Ну, глаза тоже размазало? — для убедительности он прищурился. — С тво­им разрезом, им в самый раз, без хирургического вмешательства, сомкнуться на затылке.

Олег, привыкший к розыгрышам товарищей, неизменно отвечал подку­пающей улыбкой на подвохи очередного шутника.

— Моя, — вдруг заговорил он на ломаном чудном языке, — круговой обзол улутцает.

— Правильно, Олег, подашь заму по ИАС рацпредложение, — неожиданное появление командира полка, вторгшегося в их разговор, застало всю компанию врасплох.

Довольный, что умудрился подойти незамеченным, Коротюк решил про­щупать настроение подчиненных.

— Веселимся, молодежь, а я думал первым делом самолеты!?

— Мы как раз и отрабатывали пеший по летному, товарищ командир, —отозвался Сокол.

— Это я уже слышал, шутники. Хорошо, что не наоборот. По завтрашнему дню все ясно? Как-никак командирские  полеты.

            — КПД на все сто, — бодро отрапортовал командир звена майор Шевченко.

— Знаю я твой КПД. Никакого «коэф­фициента поправки на дураков», — Коротюк окинул летчиков придирчивым взглядом.

Весь следующий день черномазые туркменские мальчишки, забыв про уроки, строгих учителей, предупреждавших не опаздывать на занятия и про все на свете, неотрывно, задрав вверх головы, смотрели в небо. Туда, один за другим, с небольшим интервалом поднимались острокрылые истребители. Грозный, натруженный гул, исходивший от этих пышущих силой и громадной звериной энергией машин, заставлял все вокруг содрогаться мелкой незлоби­вой дрожью. Сначала, в штабе зазвенели стекла, затем недовольно дребезжа письменными принадлежностями, вдруг зашевелился старый канцелярский стол и тысячи песчинок, разбуженные восходящим вихрем теплого воздуха весело понеслись куда-то вдоль летного пола. Казалось, что все ползающее, скачущее и летающее, подчиняясь каким-то скрытым, объяснимым только са­мой природой законам, встрепенулось, ожило, придя в калейдоскопическое движение. Разбуженный небывалым шумом гуляка-ветерок, спешно затирал воздушный рисунок, оставшийся от смеси реактивных газов и паров керосина. К вечеру все стихло. Отработав плановые упражнения, летчики разъехались по домам. Прямо с аэродрома Цой зашел в штаб. Получение пистолета он считал ненужной формальностью. Довесок, одним словом. Если что, пользы от него никакой. Но инструкция предписывала его обязательное наличие, на крайний случай, Видимо о котором его предупреждал особист. «Засуну куда-нибудь поглубже, в чемодан», — подумал Олег. Рядом, за командирской дверью послышался чей-то громкий голос:

— На какой ляд, мне за твоих хулиганов получать по шее!

Олег удивленно посмотрел на дежурного по части. Тот выразительно, по­хлопывая ладонью по сжатому в неплотную трубочку кулаку, так что разда­вался резкий чмокающий звук, пояснил:

— Разбор полетов московским проверяющим.

— Этим хулиганам, между прочим, завтра воевать, — голос Коротюка был на редкость спокойным, — могу поручиться за каждого, они не подведут и се­годня лишний раз доказали, что умеют давать сдачи.

Через несколько минут, беседа приняла мирный характер и Олег услышал сначала звуки расставляемой посуды, а затем характерный звон рюмок. Как говорится война войной, а сто грамм делу не помеха.

 

Восточная сказка

 

Еще в Москве, всю отобранную для спецкомандировки группу, представи­ли хорошо одетому человеку в штатском.

— Александр Иванович Темников, ваш куратор, — отрекомендовался он.

Во время перелета до Каир-Веста спутник рассказывал о Египте, не забывая между делом знакомиться с каждым летчиком. К концу полета он уже знал всех пои­менно, а они в свою очередь усвоили основные правила поведения в незнако­мой стране. Каир встретил поземкой самума, несущего песок и жару пустыни, звуками сирены и непрерывно стреляющих эрлеконов. Белые венчики разры­вов то и дело вспыхивали на безоблачном небе. Пробегавший мимо служащий что-то крикнул по-английски Темникову.

— Воздушная тревога, — объяснил советник, — обычное явление для страны, ведущей затяжную войну.

Громыхало недолго. Внезапно начавшийся обстрел воздушных целей, также внезапно прекратился.

Усвоенные на занятиях по марксистско-ленинской подготовке знания, по­зволяли Олегу судить о происшедшей в этой стране народно-демократической революции, но задумываться сейчас об этом почему-то не хотелось. Он с жад­ностью впитывал в себя аппетитный, тонкий аромат, доносившийся из распо­ложенной поблизости кофейни. Непривычная арабская речь, сотканная из многообразия местных наречий, оттенков, диалектов отгородила его громким, бурлящим потоком от говоривших что-то товарищей. Город захва­тил его воображение и он покорился ему, восхищаясь древней красотой, отго­лосками той прошлой цивилизации, которая когда-то была колыбелью всех живущих на этой земле. Судьба еще не преподносила ему своих щедрых по­дарков и хоть повод был сомнительный, он благодарил ее за возможность окунуться в сказочный мир Востока. Мечта оказалась реальностью. Протяни руку и ты ощутишь холодную неприступность камней, помнивших тяжелую поступь конницы Александра Македонского и тысячный шум толпы, привет­ствовавший шествие царственной Клеопатры. Те же бедуины, восточные кра­савицы, словно вырвавшись из плена времени, спешат тебе навстречу. Здесь на рубеже миров, культур не требуется заглядывать в учебник истории, сама веч­ность манит, заставляя забыть обо всем на свете.

                                                                                                         

                            Снимок египетской авиабазы на окраине Каира, сделанный из кабины израильского самолета.

 

— О чем задумался, очарованный странник? — окликнул Олега Темников, уже давно бросавший в его сторону всепонимающий взгляд.

— Кофейку бы попить, Александр Иванович.

— Кофе по-восточному, сладкий шербет и женщины, черные как чугун, ждут вас в Бени-Суэйфе. Но как я понимаю, это не единственное желание. Олег вздохнул:

— Очень хочется осмотреть местные достопримечательности. Темников покачал головой:

— В целях безопасности все передвижения по Египту строго ограничены. Помимо «Моссада», неприятный сюрпризов следует ожидать от ЦРУ и от ан­глийской МИ-5. Англичане не забыли своей прошлой обиды.

        — Но Каир…

— Каир для туристов_, — прервал его Темников, а мы специалисты иного профиля.

 

Бени — Суэйф

 

К этому времени Израиль, освоив американские фантомы, безраздельно господствовал в воздухе, совершая пиратские налеты на важнейшие военные и гражданские объекты страны. Правительство Египта, с трудом рекрутировав в отборные части наиболее подготовленные (что по меркам безграмотной стра­ны означало умение читать и писать) военные кадры, предприняло строжай­шие меры предосторожности для отправки их в СССР. И пока арабские сол­даты и офицеры повышали квалификацию в нашей стране, советские военные специалисты обеспечивали защиту Египта с помощью созданного ими авиационно-ракетного зонтика.

Бени-Суэйф примостился на берегах Нила, километров в ста пятидесяти южнее арабской столицы. Еще недавно он являлся военно-воздушной базой североатлантического блока, но после ухода англичан и французов вся оставшаяся инфраструктура, с двумя взлетно-посадочными полосами, капонирами и тех­ническими сооружениями,  досталась по наследству местным властям. Объект был по достоинству оценен нашими представителями, избравшими его под ба­зирование полка советских истребителей.

В указанный район их доставил все тот же неутомимый труженик АН-12, к поющим моторным басам которого они уже успели привыкнуть. Самолет сразу зарулил на стоянку и, еще отрабатывая винтами, опус­тил заднюю рампу. Из неказистого кирпичного здания навстречу обмени­вавшимся первыми впечатлениями летчикам вышло несколько человек. Впе­реди шли двое, одетые в полевую форму без знаков различия. Коротюк, бы­стро построив группу, четко по-военному отрапортовал о прибытии. Легким шепотком вдогонку ему прошуршало:  «Гареев, Гареев».

Великая Отечественная выковала своих культовых героев, поклонение ко­торым считалось свято. Прославленного летчика-штурмовика, дважды Героя Советского Союза Гареева Мусу Гайсиновича знала страна, им восхищались, им гордились. Начальнику оперативного отдела Каира по советским войскам генерал-лейтенанту Гареевуизвестность брата не мешала. Он давно усвоил арамейскую формулу успеха, полагаясь больше на себя, чем на случайность. Кратко и жестоко сформулировав задачу, ему вдруг захотелось, чтобы они почувствовали всю важность происходящего, а главное, поняли, поблажек не будет.

— Сегодня вы находитесь на самой вершине, имя — которой история и я очень прошу, чтобы вы вписались в нее, а не влипли.

Отойдя в сторону Цой, Шевчук, Анфиногенов и Сокол обсуждали причи­ну столь необычного приема.

— Ничего удивительного, его понять можно, брат дважды Герой, депутат Верховного Совета, а он всего лишь простой генерал.

— Генерал-лейтенант, — командир полка как всегда подошел незаметно.

— Война для полководца, всегда  шанс получить свой маршальский жезл. Будьте уверены, он его не упустит. Лично я, повода для беспокойства не вижу. Наша задача летать и бить противника, а не шаркать на паркете.  Подчиняться же мы будем, — Коротюк повернулся в сторону двухэтажного коттеджа, — генералу Дольникову Григорию Устиновичу. Отличный мужик. Как-нибудь расскажу о нем поподробнее.

— Командир, — зашумели летчики, — давайте сейчас, ведь нам еще столько ехать                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                       

— Ладно, уговорили. Подошел автобус.

— Удивительной судьбы человек, — начал Коронок, запрыгивая на поднож­ку.

Старенький «рыдван», дребезжа и пофыркивая послушно, несмотря на возраст, маневрировал среди узеньких безлюдных улиц. Олег то задумчиво смотрел в окно, то прислушивался к голосу командира, звучавшему в устано­вившейся тишине, нарушаемый только шелестом автомобильных шин, ясно и отчетливо.

— Читали, наверное, у Шолохова рассказ о судьбе простого русского сол­дата Андрея Соколова. Я тоже, когда-то давно в школе. А вот давеча снова перечитал и даже прослезился. Не верите? А зря. Думаете, если «мавр», — не­смотря на протестующие возгласы, он повторил, — да-да, знаю, как вы меня окрестили. А «мавр», к вашему сведению, умеет не только нудить и «втыки» раздавать, но и сопереживать. Извините, я отвлекся. Дело не в слезе, а в нашей способности откликаться на чужую боль, которая заложена тут, — и он посту­чал себя по груди. Душа, так же мироточит состраданием. Иссякают слезы. Сохнет, увядает душа, горчит, словно залежалый сухарь.. Не забывайте ребят­ки, пополнять ее состраданием и любовью к близким, цените их, хотя бы за то, что они у вас есть. А ведь сколько людей заблудились в одиночестве. Вот и наш генерал долго блуждал по свету, точь-в-точь, как его литературный прототип. Только тот рядовой был, а Дольников, — Коротюк сделал паузу, — да по сути своей все мы солдаты, какое бы звание не носили. С первых дней вой­ны он на фронте, затем попал в плен. Но и там, где выжить считалось за чудо, вел себя мужественно, геройски, а когда представилась возможность, бежал. Но у наших его ждало еще одно испытание, не менее тяжкое и горестное. Ему не поверили, посчитав за агента Абвера. Допросы продолжались несколько дней, а содержали  в отдельной землянке под охраной. Больше всего угне­тало недоверие своих, советских.

Словно почувствовав его настроение, один из офицеров СМЕРША решил изменить тактику допроса и использовать в качестве давления угрозу сообщить все семье о его, якобы доказанной измене в пользу гитлеровской Германии.

Лишь ему одному известно, что тогда пришлось пережить. Выдер­жал, не сломался. Воевал, да еще как. Правда, о старых наградах почему-то долго не вспоминали. Вскоре его представили к званию Героя Советского Союза. Осталось только получить звезду. И вот в Москве накануне вручения он встречает сотрудника СМЕРША, того самого психолога-экспериментатора, который когда- то издевался над ним. Что вы думаете, он сделал?  Коротюк, замолчал, словно артист МХАТовской школы, выдерживающий драматическую паузу. А, все равно не догадаетесь, кишка тонка, — махнул он рукой и, как-бы повторяя те, совершенные когда-то офицером движения, потянулся к бедру где висела кобура.

 — Не раздумывая Дольников достал свой ТТ и го­нялся за обидчиком по московским улицам минут десять, прострелив в конце-концов ему жопу.

Автобус качнуло, затем еще раз. Раскачиваемый дружным хохотом десят­ка людей он неудержимо колыхался в такт со смеющимися людьми. Доволь­ный сам собой, хорошим настроением и произведенным эффектом, Коротюк продолжил:

— Звезду героя ему, конечно, не вручили, из Указа вычеркнули, но…

Олег, давно уже забывший про местную экзотику и вместе со всеми за эти несколько минут проживший жизнью другого, ранее незнакомого ему челове­ка, гневно выкрикнул:

— На его месте, я бы еще два таких функциональных отверстия проделал. Коротюк, похожий на строгого школьного учителя, смерившегося с про­казами своих сорванцов, повысил голос:

— Но… и к суду не привлекли. Разобрались, дошло до них, что не по злому умыслу, а от обиды, несправедливости глубокой он это сделал. После войны Дольникова вторично представили к званию Героя и вскоре наградили. Вот какие люди служат в нашей армии.

                                                                                                                                                                                     

Рыбаки и охотники

 

Несколько дней, отведенных для акклиматизации, пролетели незаметно. Каждое утро тот же старенький «рыдван», удобным, мягким креслам которого они были несказанно рады после утомительной тряски в «Аннушке», отвозил их на аэродром. В одной из комнат штаба, во всю стену висела большая  карта района полетов, с особенностями местного ландшафта, подготовленная специально для отработки планов операции. Открытая, равнинная местность с безраз­дельным господством желтых песков, наводила на мысль: творец  явно обошел эти места стороной. Но природа их интересовала мало. Какая разница, где летать, над аравийской пустыней или над родными Каракумами, ни в чем не усту­пающими в своем скудном однообразии. Настораживало другое. Израиль­тяне проявляли повышенный интерес к зоне ответственности полка. По всей видимости, они уже обладали кое-какой информацией. Где-то неподалеку кур­сировали самолеты дальнего обнаружения, участились случаи постановки ра­диопомех.

                                                                                                       

                                    Египетский МиГ-21 — самый опасный противник ВВС Израиля.

 

Белые от мела руки Олега продолжали чертить план прикрытия египетских штурмовиков от израильских истребителей. Фигуры сначала размещались парами, затем выстраивались в острый пеленг. Еще раз, внимательно осмотрев свое художе­ство, он пояснил:

 — Из МИГ-17 — штурмовик, что из моей бабушки балерина, но если поста­раться, можно и бабушку кое-чему научить. Главное, правильно выйти на цель и не перепутать маневры.

— Ты бы еще нам лебединое озеро станцевал, балерон, — послышалось с последнего ряда.

Слегка смутившись, Олег артистично поднял руки к груди и попросил всех успокоиться.

— Если получится, и штурмовики, как положено, обработают по «Хокам» (зенитно-ракетные комплексы), наша задача упрощается. «Фантомы», клюнув на нашу приманку, устремятся в погоню и двум эскадрильям, караулившим на малой высоте, останется только подсечь рыбку. А уж наше звено сверху­ довершит дело, подчистит их как следует.                                                                                                     .

                Командир полка подошел к Олегу:

— У нас в Одессе говорят: «Широко шагает, штаны порвет» — слово Одес­са он сказал особенно мягко с южным говорком, но в тоне слышалась ирония. — Ты случайно не рыбак, Олег?

— Только в детстве и то во сне, товарищ командир, — решил подыграть ему Олег.

— Вот-вот, я и гляжу. Сколько не встречал я рыбаков, всегда у них рыбка какая-то нестандартная ловится, в садок не помещается. А если там, — и он неопределенно махнул рукой, — не рыбацкие хитрости, а охотничьи в моде и предпо­читают они не крючок № 5, а крупнокалиберную дробь? Ко мне, вчера Темни­ков заходил, наш общий знакомый по Союзу и показал одну бумажонку.

Коротюк полез в карман, но вместо ожидаемого всеми документа достал платок, вытер лоб и, усмехнувшись, добавил:

— Секретную. В ней анализируются все последние бои израильских ВВС. Получается, что чаще и рыбаками, и загонщиками они выступают. Распола­гают свои «Миражи» на средних высотах, а «Фантомы», которым, как извест­но из-за лишнего веса маневренный бой противопоказан, дежурят на малых. Арабы, ничего не подозревая, ввязываются в схватку с маневренными «Миражами», а снизу незаметно подкрадываются F-4 и наносят ракетный удар. Чем не охота, только красных флажков не хватает. Очень прошу вас, держите нос по ветру.

                                                                                                                   

                                               Боевой строй израильских «Миражей» IIICJ.

 

В коридоре к Цою подошел командир звена из соседней эскадрильи Саша Шуваев:

— Олег, Ваше звено самое молодое и ребята спрашивают, поддержите ли Вы нас завтра?

— Все наши «за», — Цой крепко пожал руку Шуваеву.

Он понимал, что завтра судьба многих прибывших сюда, за тысячи кило­метров, может круто измениться и не в лучшую сторону. За неповиновение по­лагалось наказание, но и оставлять ребят одних, бросать их в трудную минуту он не мог.

 

Несправедливость

 

Долгое время считалось, что воевать надо за идею, а помогать за «спасибо». Интернационализм воспитывали с детства, обучая по-настоящему, всей душой откликаться на людскую боль в любой точке планеты. Трагедия Испании стала нашей общей бедой, а тридцать седьмая параллель, разде­лившая Северную и Южную Корею, воспринималась, чуть ли не как часть го­сударственной границы СССР, хоть и было до нее немало. Мы помогали ко­лониальным народам черного континента и даже тем, кто жил лучше нас, по­сылая за границу оборудование, энергоносители и лучших своих спецов. Специалис­там платили, но по-советски скупо, с оглядкой, боясь превысить неизвестно кем и когда установленные командировочные. Сами же ответственные работ­ники, выезжая по месту командировки своих подчиненных, никогда не забы­вали об имеющихся надбавках и коэффициентах за сложность и особые условия местопребывания.

Спустя несколько дней после приезда в Египет, летчики поняли: их обма­нули. Условия контракта выполнять никто не собирался. Вместо положенно­го, как оговаривалось еще дома, фунтового эквивалента им предложили сумму месячного вознаграждения, едва превышающую зарплату египетского солда­та. Пришлось выдвинуть свои требования. Тогда командующий пригрозил отдать всех под суд. Обстановка накалилась. Всю обратную дорогу в гостини­цу Олег думал о предстоящем собрании: «Странное у нас государство, посы­лает воевать, рисковать жизнью, а жмется как последний сквалыга. Если вдруг собьют над Синаем и останешься жив, надейся только на господа Бога, а еще лучше сам на себя. Никто тебе не поможет, и даже не вспомнит. В лучшем слу­чае промолчат. Ведь нас здесь нет. И то, что распространяют некоторые за­падные издания о якобы советском военном присутствии, лишь плод их воображения, сюрреалистический бред воспаленного сознания, вы­дающего желаемое за действительное.

Скрип тормозов вывел его из задумчивости. Одновременно с автобусом к  подъезду гостинцы подъехало несколько легковых автомобилей с открытым верхом. За рулем каждого из них сидели женщины, вылитые шахерезады, при­нявшиеся что-то непринужденно говорить между собой. «За мужьями пожало­вали,» — догадался Олег. Арабские летчики жили по-соседству, занимая такие же номера. Но на выходные, чтобы ни случилось, они уезжали домой.

Горькая, противная досада охватила Олега: «Почему они, не умеющие и воевать-то по-настоящему, живут в достатке, пользуются уважением госу­дарства, располагая всеми необходимыми благами? Попробуй лишить их вос­кресного уикенда в кругу семьи или объявить боевую тревогу во время намаза. Вмиг разбегутся, как уже было в 1967 г. Пока они молились, Израиль часть Суэцкого канала захватил. Все списали на агрессию. У наших,  свои методы воздействия. За ослушание бьют и очень больно».

Заместитель Главнокомандующего ВВС, Дважды Герой Советского Союза Александр Николаевич Ефимов не скрывал своего возмущения. Срыва­лось не просто выполнение боевой задачи, конфликт грозил перерасти в меж­дународный скандал. Ему требовалось успокоить летчиков, выявить зачинщиков и очистить от них коллектив.

— Главком глубоко возмущен и озабочен той нездоровой, стяжательской атмосферой, которой пропитан коллектив, — Ефимов внима­тельно обвел взглядом зал. — Кто? Я спрашиваю, кто записался в гнусные по­собники империализма? Тоже мне, нашлись волонтеры, ландскнехты продаж­ные. Денег им не хватает. Мы сражались в Испании, Корее и не спрашивали, сколько заплатят. Вы согласны со мной? — он в упор посмотрел на офицера, си­дящего в первом ряду.

— Капитан Старшинов, командир звена, — доложил тот, приподымаясь,

— Лично Вам мало?

— Дело не в деньгах, товарищ генерал-полковник, а в нарушении контрак­та. Мы прибыли воевать, но получать должны в несколько раз меньше воен­ного советника, не участвующего в боевых действиях.

-Поясните.

— У военного советника оклад 135 фунтов, плюс дотация на семью. У еги­петского солдата — 15, у нас чуть больше 45 фунтов.

Лицо Ефимова слегка покраснело. Черные строчки бровей, хищно изогнувшись, задвигались вверх-вниз, выдавая сильное волнение хозяина.

                — Кто еще не согласен?

                С места поднялся Саша Шуваев:

                — Денежный оклад получают все, в том числе и Вы…

— Я попрошу Вас, — прервал его Ефимов, — и Вас, — кивая на Старшинова — как провокаторов, сегодня же собрать свои вещи и убыть со мной в Москву. Никому не дозволено предавать интересы страны. Я и пальцем не пошевелю, если вас поставят к стенке и расстреляют. Поверьте, Родина от этого не по­страдает.

Олег почувствовал, как проснулся, заворчал в нем дикий, природный ин­стинкт, закипая в непреодолимое желание сказать что-нибудь дерзкое и не­пристойное. — Перебор, перебор, — прошептал он.

Рядом с ним бушевало и роптало такое же огромное море человеческой обиды, возмущенное совершенной несправедливостью,

В перерыве Олега срочно пригласили на собрание представителей всех эскадрилий. Спорили не долго, решив пойти на уступки. Только так можно бы­ло отстоять товарищей. Свое мнение он выразил под одобрительные возгласы собравшихся:

— Или мы «садимся» на дежурство или, как любил выражаться мой прия-­ тель: на четвертом развороте друзей не ищут. Нас все равно заставят идти на вынужденную и притом с потерями.

В Москву Ефимов улетел один. А на другой день, появившийся в распоря­жении группы финансист, пересчитал денежное содержание из расчета зарпла­ты советского военного советника.

 

Боевой  полет

 

До чего же замечательно, необыкновенно точно передал Петр Ильич Чайковский весеннее настроение. Даже не посвященные в музыкальную клас­сику, легко улавливают в его произведении звон капели и легкое дуновение теплого ветерка, радость жизни и оптимизм пробуждения спящей природы. Олег любил Чайковского, но еще больше весну с ее надеждой и незабы­ваемыми хлопотами мартовских канунов. Молодость возраста не по­зволяла ему открыться и он прятал поглубже в себя, рвущуюся на просторы души сентиментальную грусть. К его удивлению, в Африке все изменилось. Многие товарищи оказались такими же лириками и неисправимыми романти­ками, мечтающими о бригантинах и неоткрытых землях. Еще не выветрившийся запах родного очага давал о себе знать. Захотелось привычного обще­ния в кругу друзей и давнего знакомого — «Джона — ячменное зерно», способ­ного не только разговорить, но и поднять настроение. Увы, праздничного за­столья по случаю международного женского дня не получилось. В течение по­следних трех дней, они посменно дежурили в кабинах реактивных самолетов, ожидая команды на взлет. Постепенно романтику вытеснили другие, более приземленные дела. Африканская весна капризничала, демонстрируя истинно женский характер. Холодные прикосновения ночи сменялись на знойные объятия полудня, от которых плавилась не только густая аэродромная масти­ка, но и мозги. Подключенный к истребителю АПА с трудом справлялся, перегреваясь и натужено воя. Сморенный духотой и однообразным шипением электроагрегата Олег дремал. Синяя сигнальная лампочка, включаемая исключительно по тревоге, обеспокоено заморгала, подавая знак сирене, тут же взвывшей пронзительно и протяжно.

Один за другим, без радиообмена, запрещенного инструкцией, самолеты выруливали на ВПП и со старта, включив форсаж, легко отрывались от земли. Набрав высоту, Олег посмотрел по сторонам. Слева и справа в пределах ви­димости шли его товарищи. Шевчук, качнув два раза крылом, слегка отвернул от курса, Олег повторил крен, держась так, чтобы видеть хвост командира, В горле слегка запершило. «Нечистый кислород», — подумал он, решив как сле­дует дать взбучку технику, но постепенно к сухости в горле примешалось ка­кое-то ощущение тревожности, волнообразной, зыбкой судорогой, прокаты­вающейся по всему телу.

Нечто похожее ему пришлось испытать в далеком детстве. Они жили под Ташкентом. Корейская община отличалась своей многочисленностью и спло­ченностью. Несколько семей, ведущих совместное хозяйство, уже представля­ли дружную, трудолюбивую артель. Отец преподавал в школе, считая своим долгом наравне со всеми заниматься выращиванием национальной культуры. Рис любит тепло и для прогрева воды, на реке Чирчик ставилась запруда. Од­нажды весной плотину прорвало, и холодная вода устремилась на поля. Десять километров, отделяющие деревню от плотины Олег бежал вместе со всеми, пока не упал, жадно и прерывисто глотая воздух и пытаясь восстановить ды­хание. Где-то над ним застрекотал кузнечик. Громче, еще громче. Он открыл глаза и увидел свой первый в жизни самолет. Винтокрылая машина несколько раз перевернулась в воздухе и сорвалась вниз, прямо на него. С пересохшим от волнения горлом он наблюдал за падением. Страх пересиливало желание уви­деть смертельный трюк своими глазами. Еще немного и самолет врежется в землю. Нервно подергивая ногами и попеременно выбрасывая вперед руки, он попытался отползти в сторону. Очень хотелось пить. Густая, темная от пыли слюна залепила весь рот, мешая разжать губы и закричать. У самой земли са­молет отвернул. Видимо, летчик заметил его и, помахав крыльями, скрылся за горой.

Странно, что переживания, испытанные давно, вновь настигли его в полете. Комплекс? Нет. Владеть собой он научился еще в училище. Ско­рее всего, предчувствие неизвестности. Олег посмотрел на приборы. Подвижный индекс  показывалкурс 330. Ведущий снова отвернул самолет. До ата­ки оставалось несколько минут. Цифры запрыгали, выстраиваясь в привыч­ный порядок 111 — цель обнаружена. Через несколько секунд очередная смена цифр -222, приготовить оружие. Палец откинул предохранительный флажок, прикры­вающий кнопку пуска. Еще немного и ракеты придут в боевую готовность. Неожиданно мелькнула мысль: «А ведь дрожь прошла! Организм сам, умело справился с охватившим его волнением, освободившись от лишней порции адреналина». Времени на обдумывание ситуации не оставалось. Сейчас после­дует команда: «Атаку разрешаю». Еще мгновение. Но локатор слепо моргал пустотой. Цель не появлялась. Разминулись? Противник их обнаружил или ошибся штурман наведения?

Олег посмотрел на ведущего первой пары. Командир резко пошел на снижение с разворотом на обратный курс.

                                                                                                          

 

 

Смех сквозь слезы

 

Возле кромки летного поля их поджидало несколько машин красного креста, пожарные расчеты и уже знакомый обшарпанный автобус. Выстроившись в ряд, они застыли в готовности по первой команде прийти на помощь. То, что дома считалось вынужденной мерой, на войне принимало обычный характер, Каждый вылет мог стать последним и даже благополучное возвра­щение, не исключало нападение врага. Спустившись по стремянке, Олег услы­шал чей-то громкий, сердитый голос, с упорством заевшего граммофона твердившего одну и ту же фразу: «Кислород, не мороженое «Крем-брюле. Понял? Кислород не мороженое».

Подойдя поближе, он узнал Николая Анфиногенова, что-то искавшего под крылом самолета и продолжавшего монотонно отчитывать техника.

— Ракету потерял? — Олег остановился рядом.

— Хуже. Голос. По вине своего «левши» .

Левша стоял рядом, безжизненно опустив руки и смотря куда-то вдаль.

— Голос? — Олег удивленно развел руками. — Да тебе в оперном солировать — обняв и отведя товарища в сторону пояснил — Все очень просто, Коля, Дело не в кислороде, а в нас. Вспомни опыт про лягушку из учебника, — он внима­тельно посмотрел на Анфиногенова. – Ну, там, где ее препарировали, а затем лапку электрическим разрядом… — для убедительности Олег дернулся всем те­лом.

— Нашел примерчик, — недовольно прервал его Анфиногенов, — что ж я тебе жаба подопытная?

— Нет, — почувствовав в голосе товарища обиду Олег заговорил быстрее. —Причина в другом. Импульсы, мозг посылает сигнал, как бы предупреждая о возможной опасности. Да ты не переживай, то же самое чувствуют спортсме­ны, артисты, в том числе и твой любимый певец Хиль, когда «провожает па­роходы».

Анфиногенов облегченно вздохнул:

                — Понимаешь, Олег, в союзе всякое бывало, но здесь иначе,

   — В союзе? — переспросил Олег, — Сравнил перец с пальцем. Мы же на вой­не, а не в игрушки играем. Опасность возбуждает, вот и бунтуют наши гормо­ны.

                — Но я справился, Олег.

  — Конечно, Цой улыбнулся, Главное не терять контроля над собой и не впадать с панику.

   Он не стал мудрствовать, понимая, что есть куда более лучший и прове­ренный способ снять стресс, тем более, что и сам чувствовал потребность взбодриться,

   — У меня в гостинце припрятана бутылочка удивительного снадобья. Коня на ноги поставит.

— Какого?’- Анфиногенов, смущенный очередным напоминанием о живот­ном мире, недоверчиво посмотрел на него.

                — Ты чем-то озабочен? — Олег с трудом сдерживал смех.

— Да, — Анфиногенов замедлил шаг, отстав метра на два. — Я, конечно, слышал о местном знахарстве, всяких там эликсирах, но хочется чего-нибудь попроще.

— Эх, Коля, Коля, — Цой сокрушенно покачал головой, — а еще в товарищах ходишь. Придется арабов коньяком угощать,

                — Коньяком?

                — Конечно, — глаза Олега горели веселым озорным огоньком.

— Конь и як, — внятно по слогам произнес он. Божественный напиток, ко­торый, кстати, пьют и безбожники. А, главное, стопроцентная гарантия исце­ления. Здоровый будешь як конь.

Анфиногенов смеялся долго, непрерывно, словно китайская фарфоровая статуэтка, покачивая головой.

— Конь-конь, — захлебываясь, с каким-то судорожным надры­вом повторял он по слогам, но останавливаясь на полуслове, скатывался на протяжный нечеловеческий всхлип.

Олег ждал. Он умел понимать с полунамека, полувзгляда и даже без слов. Люди стесняются своих слабостей, замыкаются в себе, прячась за нагромож­дением условностей и ложных представлений, а затем, страдая от одиночества, живут в ими же придуманном мире.

Напрасно. Надо вовремя выплакаться или выговориться, как поступают случайные попутчики, а еще лучше рассмеяться и стряхнуть с себя всякую дрянь, накопившуюся за долгие годы. Ведь смех очищает, придает уверен­ности. Анфиногенов, натужно силясь и напрягая мышцы тела, освобождался от усталости последних дней, боли перегрузок и собственных сомнений.

Ужин с коньяком, — с сожалением сказал Олег, — придется отложить,

Из капонира выруливала очередная пара истребителей, следующими должны быть они.

Евреи действовали хитро, по — лисьи вынюхивая слабые места в так­тическом взаимодействии полка. Провоцируя советских летчиков, они тут же уходи­ли из сектора видимости РЛС, предоставляя своим средствам контроля точно фиксировать время подхода в район Суэцкого канала и боевой поря­док группы. Коротюк, как всегда, оказался прав. Противник предпочитал браконьерничать, не вступая в открытую схватку, при этом методично обо­значая схему будущей охоты. Руководство авиагруппировки, убаюканное пас­сивностью израильтян на юге, решило скрытно перебросить туркменскую эс­кадрилью севернее, в район Джанаклиса, где арабы несли ощутимые потери. В Бени-Суэйфе оставалась «сборная», составленная из летчиков, проходивших до командировки службу в Германии и Польше. Западники, как их называли за глаза, вели себя обособленно, не упуская случая подчеркнуть свою европенизированность, в действительности смахивавшую на пресный, отдающий душком снобизм. Еще одна эскадрилья, прибывшая из Закавказья, базирова­лась в километрах 80-120 вниз по течению Нила, в районе Эль-Факша, После проведенной перестановки мощный авиационный кулак стал похож на расто­пыренную пятерню, способную щелкать по носу, а не давать в нос.

                                                                                                         

      ВВС Израиля были втянуты в дорогостоящую войну с египетской ПВО. Штурмовик F-4E выпускает противорадиолокационную ракету «Шрайк».

 

Цой сосредоточенно чертил на карте пунктирную линию, обозначающую предстоящий маршрут. Штурманская линейка, непрерывно меняя свое поло-жение, выстраивала замысловатую траекторию,

 — Олег, отвлекись на минутку, — стоявший рядом Виктор Сокол, нетерпеливо переминаясь, раскачивался с пяток на носок, — Махнем в город?  Когда еще представится случай развеяться. Ребята такси заказали, — он выжида­тельно посмотрел на Цоя.

— Я пас, — Олег отодвинул планшетку и, положив на стол карандаш, встал. — Ты забыл, как меня в прошлый раз за китайца приняли? Хватит, — он разма­шисто зашагал по комнате, возмущенно размахивая руками. — Я ему по-русски говорю «Аннахаббер», мол, советский специалист и показываю нашивку на рукаве, где черным по-белому написано «Принадлежность к ВВС республики Египет», а он опять: «Стой», т.е, «Стэна», а затем: «Хина, хина» и штык эпохи наполеоновских войн в спину тычет.

              -Олег, учти, он же еще вчера баранов пас, — Сокол, не сходя с места и продолжая раскачиваться, попытался успокоить товарища, но понял: зря, Цой завелся:

— Если у них безграмотных солдат больше, чем баранов, пусть пастуха к ним приставляют.

        — К каждому? — переспросил Сокол,

        — К каждому.

— Не хорошо, Олег, секретарю комсомольской организации дискредити­ровать идеалы дружбы народов.

— Сыт по горло вашими идеалами, — Цой выразительно провел рукой по шее. — Мне Темников заявляет: «Ну что, Олег, насмотрелся экзотики? Как тебе местные шахерезадочки?  Шутник,  После случившегося я никаких персональ­ных мер к нашим ребятам принимать не буду. Вчера рядовой Воробьев набил морду рядовому Абдельдину Фарахмет…, не выговоришь, Черт с ним. Как вы­яснилось, араб любил жареных воробушек, а наш, узнав о его пристрастиях, не выдержал и вступился за однофамильца, — обиженно надувшись Олег за­молчал.

Где-то за окном просигналила машина,

— Извини за горячность, Виктор, — уже спокойным тоном сказал он. — Если хочешь, езжай, а я еще поработаю. Посмотри сколько на пути высоковольт­ных линий, как гирлянд на елке.

Он подошел к столу и отчетливо, не касаясь карандашом карты, провел несколько условных линий.

Сокол присел рядом.

— Ты прав, Олег, «первым делом самолеты», — напел он, и с тоской прислушиваясь к удаляющемуся звуку автомобиля, добавил, — А, что если и нам нырнуть, как когда-то, Валерий Павлович, под ленинградским мостом?

— Витя, — мягко, с интонацией глубокого сочувствия товарищу, принесшего в жертву личное время и отдых возразил Олег, — Чкалову, между прочим, при­надлежат слова: «Риск основан на точном расчете, ничего не имеющего с авиа­лихачеством». Конечно, и Валерий Павлович не безгрешен. Помимо моста на его боевом счету кувырок под телеграфной проволокой, закончившийся лег­кими ушибами и разбитым самолетом. Мы обойдемся без риска.

 

На войне, как на войне

 

Скрытно, без радиообмена они неслись на предельно малой высоте, внося сумятицу в привычную жизнь маленьких ушастых лисичек — фенеков, испуган­но выглядывающих из своих норок и лишь иногда подчиняясь молчаливой решительности пирамид, встречавшихся на их пути, меняли направление. Благополучно миновав часть северного Египта, эскадрилья села на Джанакликский аэродром, где располагались два арабских полка МИГ-21 и МИГ-17. Ответственный за каирское направление генерал Цапенко предложил свой план борьбы с нарушителями воздушного пространства. Олег, подме­тивший схожесть тактического рисунка, предложенного генералом, с тем, ко­торый они использовали в Бени-Суэйфе, недоумевал: «Зачем понадобилось так примитивно копировать уже использовавшиеся и хорошо известные про­тивнику приемы. Евреи достаточно умны и осторожны, чтобы не попасться на уловку. А вот от них, можно ожидать чего угодно». Однако мнением летчиков никто не поинтересовался.

В течение нескольких дней МИГ-17 с арабскими летчиками, развернувшись в веер, наносили бомбовые удары по израильским РЛС и зенитно-ракетным комплексам, а затем быстро уходили через, так называемый, кори­дор «выживания» где их дожидались наши истребители. Одно звено «паслось» наверху, обозначая видимость прикрытия. К всеобщему удивлению против­ник внешне безразлично отнесся к атакам египетских штурмовиков.

Знакомый, тревожный холодок настиг Олега рано утром. Едва проснув­шись и по привычке, следовавшей много лет, проиграв в уме предстоящее за­дание, он вдруг ощутил приближение какой-то незримой опасности. Подобное состояние напоминало ему особое, так нелюбимое им время суток, когда уга­сающий день плавно растворяется в серых сгустках сумерек и мрачная таин­ственная тень ложится на город. Как он ни старался избавиться от навязчи­вых бредней, предчувствие его не подводило. В такие дни в школе ему обычно ставили двойку, позже в училище наказывали за опоздание из увольнения. «Сегодня непременно что-то произойдет», — подумал Олег. Но вопреки ожи­данию, ничего существенного не произошло. Поразив цели, эскадрильи так же проворно удалились из района Суэца. После обеда Коротюк, по просьбе лет­чиков, предложил Цапенко изменить тактическую схему прикрытия, но гене­рал, не слушая возражений, блеснул эрудицией:

— Слыхал, наверное, с каких слов гражданская война в Испании началась? Так вот, Константин, пароль тот же, только с одной оговоркой: над всем Египтом безоблачное небо. Ох, и покажем мы им кузькину мать! — выражение его лица, несколько раз менявшееся в зависимости от значимости произноси­мых  слов, застыло в благодушии. — А в шаблонности меня не упрекай, это только в любви разнообразие полезно. Еще вспомнишь деда русской авиации Ивана Цапенко, когда мемуары писать будешь.

В 16.00 Цой вырулил на старт и по взмаху флажка финишера отпустил тормоза. Самолет рванул вперед, быстро набирая скорость. Сто, двести, три­ста… отрыв. Стряхнув с себя навалившуюся тяжесть, он постепенно перевел истребитель в горизонтальный полет. Безбрежная гладь неба светилась чисто­той и прозрачностью. По сведениям радиолокационного наблюдения, где-то в отдалении галсировал одинокий борт. Олег сдвинул РУД (рычаг управления двигателем), — и са­молет слегка отклонившись влево, снова занял свое место в строю. По его рас­четам, эшелоном ниже, должны возвращаться египетские штурмовики.

                                                                                                     

1       Фотопулемет израильского истребителя запечатлел кадры уничтожения арабского МиГ-21 огнем авиационной пушки.

  — Не1р! Не1р! — сухо потрескивающий эфир заполнился ломаной англий­ской речью. – Russianpilots, where аге уои? (русские летчики, где вы?)

— Weаге bеinqattackedbytheJews, Не1р! (нас атакуют евреи, Помогите!) Наушники непрерывно вопили о помощи, надрываясь исступленным кри­ком:

— Тhеге аге mапу оfthеm (их много, очень много), Не1р!

— Штурмана, мать их, прозевали, — вырморду рядовому Абдельдину Фарахмет…, не выговоришь, Черт с ним. Как вы­угался Олег, даже не взглянув на цифровое табло, перевел самолет в пологое пикирование. — Перейдя на боевой канал, он доложил:

— Командир, иду на выручку, — и слегка обернувшись, заметил, как Сокол, словно приклеившись сзади, неотрывно следует за ним.

— Витя, отстань чуток, волосы опалишь, — он вышел точно в район боя, на­поминающий сверху обкуренный улей. Еще не разбирая, кто, где и кто за кем, скомандовал ведомому.

— Видишь меня?

— Вижу, — глухо отозвался Сокол.

— Так держать! Атакуем!

Серебристый «Мираж» вынырнул прямо под боком и, круто задрав нос, полез на горку, вслед за ним промчался его ведомый.

Олег двинул РУД до упора, включив фор­саж. Стрелка указателя скорости уперлась в предельно допустимую отметку 1100. Расстояние сократилось, позволяя визуально прикинуть дальность до колышущейся кромки закрылок. Преждевременное отпевание в Синагоге не входило в планы еврейского летчика, заметившего преследование. Выбросив шлейф дыма, «Мираж» стал отрываться.

-Форсаж, — понял Олег. — Пора. Иначе уйдет. Осталось только выде­лить звук. Он плавно водил ручкой управления, пытаясь пристроить нос за хвостом виляющего израильтянина. Влево, вправо, есть. Головка наведения ракеты почувствовала тепло, и наушники запищали.

— Сейчас, сейчас ты услышишь «полет шмеля…», — Олег нажал кнопку. Самолет качнуло.

Классическое пение «шмеля» Римского-Корсакова в исполнении Р-ЗС не­ожиданно прекратилось. Ракета, привлеченная дыханием раскаленной пус­тыни, клюнула и, переориентировавшись, глухо зарылась в песок.

— Олег, взгляни вниз, — тревожный голос Сокола вывел его из оцепенения. Мы за Суэцким каналом.

Повторный пуск он сделал одновременно с резким взятием ручки на се­бя и разворотом на 180 С.

Они встали в крутой вираж, рискуя попасть в турбулентные по­токи, но только так, лицом к лицу им удастся избежать удара в спину. С близкого расстояния он успел заметить, как ведомый поднял боль­шой палец к верху, означавший попадание в цель, Олег попытался улыбнуть­ся:

— Достал все-таки он его, достал.

Огромная перегрузка перекосила лицо, сделала его неузнаваемым, в гла­зах зарябило. Еще миг и сознание отключится. Машина, словно добрый трудя­га вол, привыкший к ежедневному подъему тяжести, устало перевалилась в горизонтальный полет. Около земли Олег выключил форсаж и на остатках топли­во, пересек линию фронта.

— Мужики, живы? — от большой группы что-то громко обсуждавших и же­стикулирующих людей отделился Шевчук.

            — Живее всех живых, — отшутился Сокол.

Гомон усилился, подойдя поближе стало понятно: арабы предъявляют претензии за неудачное прикрытие. Несколько наших и арабских летчиков перешли от слов к делу, аргументируя свои доводы кулаками. Другие пыта­лись их разнять.

— Чурки они и в Африке чурки, — вытирая губу, процедил командир звена Старшинов, попавший в немилость на встрече с заместителем главкома Ефимовым.                                         

— Слава, в чем дело? — Олег подал одноразовую салфетку.

— Спасибо, — Старшинов приложил ее к распухшей губе. Израильтяне по­ставили помехи и из «слепой» зоны, не контролируемой РЛС, напали на Миг-17. Когда арабы запросили помощь, наземные штурмана растерялись, не зная какую команду дать. На экране все слилось, не разобрать. Мы с Буниным, когда подоспели, опасались не «миражей», а как бы своих не зацепить. Кутерь­ма, одним словом. А арабов понять можно, три самолета потеряли.

Олег сокрушенно качнул головой:                                                                                  

— Ну а Цапенко объяснил?

— Цапенко? — Старшинов усмехнулся. Как выразился Коротюк, хрыч он старый. Его место не в мемуарах, а в фельетонах. Скорее всего, арабы отка­жутся от нашего прикрытия. Будем воевать сами.

 

                                                          Ностальгия

 

Надоело все до чертиков. Местные обычаи с пережитками феодализма и здешняя пища с неизменным привкусом пряностей, арабский язык, состоящий в основном из согласных и солнце, делающее кожу, похожей на обгоревший кусок материи. Олег загрустил. Тоска по Родине также естественна, как естественны любые потребности, но если одни из них легко удовлетво­рить, то другие требуют нетрадиционного разрешения.

       Володя Голуб, однокашник Олега по училищу, заметив его состояние, решил  помочь другу.

— Есть поблизости одно местечко, все хвори, как рукой снимет. Водочки попьешь, вкус щей домашних вспомнишь, песни родные послушаешь, а глав­ное, Олежка, — произнес он мечтательно, — душу отмоешь.

Ресторан «Максим» — излюбленное место космополитов, говорящих на всех языках мира, располагался в Александрии, на берегу Средиземного моря. Париж первым подавший пример, сделал модным рестораны с русским именем.  И вскоре в любом городе, заграничном порту можно было найти каба-­ чок, где любителям бесшабашной удали, ночных загулов не только из среды русской эмиграции, предоставляли широкий выбор национальных угощений и забав..                                                                                                                                                                                                                            

Володя, наполовину высунувшийся из микроавтобуса, без умолку восхи­щался увиденными красотами:

— Посмотрите, посмотрите: золотые пляжи Мамура, любимое место отды­ха короля Фаруха, а здесь когда-то возвышался стодесятиметровый Алексан­дрийский маяк, одно из семи чудес света, а там стоял Храм Спасителя, хра­нивший самую большую античную библиотеку, позже сгоревшую в результате вражды между язычниками и христианами.

 — Откуда столь обширные познания, Володя?

— Эрудиция, — не растерялся Голуб, умолчавший о ранее неоднократном посещении этих мест. — Когда некоторые с девушками целовались, я за учеб­никами сидел и штудировал, штудировал.

Так же уверенно Голуб вошел в ресторан, привычно сунув стоящему на входе черномазому малому, разменную монету и с пафосом продекламировал: «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет.

В ресторане, стилизованном под московский трактир играла музыка. По-­ ловые в расписных рубахах, с непривычным для русских парней смуглым от-­ тенком лица и чернявые девушки в нарядных кокошниках, предлагали посети-­ телям на выбор национальные блюда, начиная от дебютных: икры с блинами, расстегаев с кулебякой и непременный рассол и квашеную капусту для тех, кто не сдался и дополз до конца всю дистанцию. Водка фонтанировала светлой, искрящейся радостью, растекавшейся по всему телу. Олег поднял рюмку:     — Прошу  слова.

    За столиком замолчали..

— Я желаю всем чистых горизонтов и поменьше нештатных ситуаций. Но, —он сделал короткую паузу, — пусть у каждого из нас и у тех, кого с нами нет, в запасе сохранится хоть один случай, из которого он вышел бы победителем и тогда его уже не покинет уверенность в собственных силах и надежда на уда­чу.

Друзья пили стоя, обнявшись, под селедочку и  вприглядочку. Коля и Миша, музыканты из Союза, добравшиеся до берегов Африки в поисках луч-­ шей доли, старались.

— Как провожают пароходы, — тихо подпевал Анфиногенов. И тоска от­ступила, оставив ненадолго место вакантным.

— Я в весеннем лесу, пил березовый сок, с ненаглядной певуньей в стогу ночевал, — проникновенно затянул Миша.

Олег вспомнил слова песни, услышанной еще дома: «Но узнает ли Роди­на-мать одного из пропавших своих сыновей?»

Настроение опять испортилось. Стало обидно за друзей, близких, всех тех, кто остался в Союзе. Им ведь тоже нелегко, но Родине они не изменили. Раньше он читал о предателях, даже видел их в кино, но как же они не похожи на симпатичных молодых музыкантов, решивших иначе распорядиться своей судьбой. Непонимание раздражало. «Стыдно слушать песни эмигрантов», —подумал Олег и посмотрел на Голуба:

— Сволочи продажные. Володя, а давай набьем им морды.

— Не возражаю, — ответил Голуб, вставая…

Утро не предвещало ничего хорошего. Страшно болела голова, а еще было стыдно за вчерашнее.                                                                                                                                                    

— Так-так, — протянул Дольников, даже не взглянув на офицеров, сидевших с видом полнейшего раскаяния и смирения.

         — Тоже мне, агнцы?                                                                                  Затем покопавшись в своем сейфе, достал четыре фужера и бутылку «Столичной» и налив до краев приказал:

             -Пейте!       Никто не пошевелился.

       — Я сказал пейте.

— Не лезет, — робко отозвался Голуб.

  — А вчера лезло? — генерал покачал кулаком перед носом Голуба. — Мало вам на задницу приключений? Так вы музыкантам рожу решили расквасить?!

      — Эмигрантам, — попытался вставить Олег,

— Молчи, Цой. В следующий раз слово предоставлю, если еще раз попадешься. А пока с него спрос. Эх, Голуб, Голуб, мне в душу плевали и друзья, и враги, но их понять можно, время было подлое, шкурное. А сейчас за какой хрен ты мне туда гадишь.

И он, схватив со стола фужер, одним махом, словно запивая боль от полу- ченной еще давно, в фашистском концлагере раны, сделал глубокий затяжной глоток. И шумно выдохнув, покачал головой:

— Мальчишки, да что вы понимаете. На чужбине, как с мачехой: оденет, обует и голодным не оставит, а любовь и ласку родному сыну отдаст.

— Ладно, идите и летайте, а заодно учитесь работать головой, а не кулака­ми и бить не бывших соотечественников, а врага.

Дольников долго смотрел в окно вслед удаляющимся офицерам, а потом тихо, чтобы никто не услышал, произнес:

       — Кто знает, что ждет вас впереди. Так пусть хранит вас господь, парни.

 

Теория   игр

 

После трагедии с египетскими летчиками эскадрилья Коротюка перешла на автономный режим. К лету 1970 года она уже имела на своем счету несколько сбитых «скайхоков» и славу непримиримых. Противник прекрасно понимая с кем имеет дело, опасался прямого соприкосновения, предпочитая действовать по старой схеме — из засад, да и то, в том случае, если имел 4-х — 5-ти кратное преимущество.

Неожиданно заболел Сокол и Олег перешел в звено управления, заняв место ведомого у замполита эскадрильи подполковника Яковенко.

Ведомый в паре не просто суфлер, в случае необходимости он и подчис-­ тит, и подстрахует если надо, обеспечивая надежное прикрытие своему веду-­ щему. Притирка для Олега прошла безболезненно, и через несколько дней он в составе звена вылетел на боевое задание. Предстояло подловить и наказать самолет-корректировщик, чем-то напоминающий по профилю наш Ил-18, нагло и беспардонно шпионивший за всей прилегающей к Суэцу территорией. Задание не из сложных, но на войне категории сложности носят условно- допустмый характер. Где-то не просчитал, понадеялся на авось, допустил ошибку и в лучшем случае отделался испугом, в худшем испуг пережили дру­- гие, глядя как догорают обломки твоего самолета.

Вылетая, он всегда мысленно проигрывал возможные варианты, пред­ставляя себя в одном лице математиком, психологом и философом. Так проще. Неизвестно, что из теории вероятностей понадобится, какой алгоритм боя пригодится. Олег не был игроком по натуре, но в теорию игр верил. В каждой игре сталкиваются интересы сторон, которые могут не совпадать с правилами.

Иногда результат зависит от простой случайности, но умные люди и в ней на­ходят закономерность. Ведь в одной партии может действительно повезти иг­року, придерживающемуся неразумной тактики, но если партий будет много, то в среднем выиграет тот, кто ведет себя разумно. Поэтому для себя Олег всегда прикидывал как вести поединок с умным противником, чтобы в сред­нем обеспечить выигрыш.

Шли низко, чтобы не засветиться. На полпути командир отвернул, сооб­щив открытым текстом:

— Наши напоролись на засаду. Меняем курс.

Они не успели самую малость. Внизу отчетливо выделялись какие-то ды­мящиеся обломки. «Переиграли,» — подумал Олег, удивляясь как израильтяне в который раз умело воспользовались допущенной ошибкой. Точно рассчитав время вылета каждой эскадрильи, они, сначала выманив одну, а затем другую, расправились с ними поодиночке. Но что это: случайность или следствие не­разумной тактики, Олег не знал. Скорее всего, второе. Стараясь как-то унять охватившее его возбуждение, он попытался сосредоточиться на вспененной белой дорожке, оставляемой впереди летящим самолетом, но сознание беспо­рядочно, тасуя одну картинку за другой, заставляло возвращаться к печаль­ному зрелищу. В такой кутерьме, когда за мельканием теней едва успеваешь угадать отражение промчавшегося истребителя шансов выжить столько же, сколько и свалиться вниз, судорожно хватаясь, если повезло, за кольцо катапульты.

Олег вспомнил, как после удачно сложившегося для него поединка с «миражами», он разго­ворился с Андреем Желтиковым, начальником огневой и тактической подго­товки эскадрильи.

— Наслышан, наслышан о твоих победах, — похлопывая Олега по плечу, то и дело повторял тот. — И я мог бы его завалить, — он пристально посмотрел Олегу в глаза, ища поддержки.

— Да-да,- Олег сочувственно поддакнул.        — Понимаешь, уже затянул его вверх, чувствую — не выдержит, сорвется, — голос Желтикова зазвучал азартно, словно не Олег, а он, Андрей только что сбил истребитель. — И точно. Качнуло его раз, другой, а затем закружило в штопоре, прямо перед моим носом. Мне бы ручку отдать от себя и идти за ним, разогнаться как надо, а я начал атаку с пушкой на упреждение, ведь до цели метров 100-200 оставалось и не заметил, как у самого скорость упала. Короче, проскочил мимо.

Олег перевел самолет в пологое снижение. Дальний привод, напомнив о себе прерывистым дребезжанием, заставил сосредоточиться, гоня прочь отго­лоски минутной слабости. Отстегнув ЗШ (защитный шлем) и прикрыв глаза, он слегка откинул голову назад, пока техник, устанавливающий стремянку, не заглянул в кабину и обеспокоенным голосом спросил:

— Олег Григорьевич, с Вами все в порядке?

— Нормалёк, Саня. Помоги только.

Гибель четырех советских пилотов не укладывалась в представления о войне, на которой смерть ходила где-то рядом, выбирая жертвы из конфлик-тующих сторон. Это могло случиться с кем угодно, с арабами и евреями, толь­ко не своими. В случившееся просто не хотелось верить, ведь они были лучшими. «Мавр», обычно лишенный сантиментов и твердивший о недопу­стимости распускать «нюни» по любому поводу, собрал всех вечером у себя в номере и оглядывая каждого, как добрый доктор больного, приговаривал:

            — Мы еще поквитаемся с ними, сынки.

            Яковенко то и дело ерзавший на своем месте, по-привычке поднял руку:

— Что у тебя, комиссар? — спросил Коротюк не отрывая взгляд от летчиков.

        — Командир, все в сборе, может быть собрание проведем?

Коротюк удивленно взглянул на него и тихо, в полголоса произнес:

— Хороший ты мужик, Александр Иванович, но мысли у тебя дурацкие. Всему свое время, понимаешь, не до президиумов сейчас.

Привыкший высказываться открыто и даже прямолинейно, он испытывал определенные сомнения в необходимости излагать подробности трагедии, но внутренне переборов себя, решил ничего не упускать: злее будут, осмотри­тельнее, нечего лишний раз на рожон лезть. Коротюк рассказал все, что узнал днем на КП, не забыв и о гибели командира звена. Как выяснилось, он ввязал­ся в бой с двумя «миражами» и сбил один из них, но тут же был поражен из пушки другим ведомым противника. Наш летчик успел катапультироваться, но когда до земли оставалось совсем ничего, его почти в упор расстрелял еги­петский спецназ, так называемые, кочующие береты. Есть у них особая ко­манда отъявленных головорезов, никому не подчиняющаяся и специализи­рующаяся на спецоперациях. То ли они спутали нашего пилота с израильтя­нином, то ли для них все равно по-кому стрелять, неизвестно. Отчета ждать не от кого. Одним словом, война.

Коротюк оказался прав. Воевать они стали злее. Накопленный опыт и же­лание отомстить за товарищей принесли ощутимый психологический перевес. Израильтяне стали всячески избегать прямого противоборства с нашими лет­чиками. Конец июля, начало августа стало переломным в ведении «войны на истощение» или «странной войны», как ее успели окрестить политики и жур­налисты. Израиль в полной мере почувствовал силу наших средств ПВО. Зе-нитно-ракетными комплексами САМ-2 и САМ-3 было сбито 13 самолетов противника. Долгое время не соглашавшиеся ни на какие переговоры, в том числе и на план мирного урегулирования предложенный США и известный как «план Роджерса» израильтяне вскоре согласились на трехмесячное пере­мирие. Смерть президента Г.Насера в сентябре 1970 года, строившего поли­тику на взаимоотношениях партнерства с Советским Союзом, во многом пред­определила дальнейший ход Ближневосточного конфликта.

 

Один их тех

 

Для Олега с товарищами, любое разрешение конфликта означало только одно — скорейшее возвращение на Родину, а это было главным. Истосковавшись по семьям, их тянуло домой, к привычному укладу мирной жизни, слегка подза­бытому вкусу любимых губ и шепоту поцелуев. Еще вчера получавшие нега­тивную оценку территориальные и религиозные амбиции евреев, когда-то из­гнанных из рая и стремящихся вновь обрести этот рай на земле обетованной, отошли на второй план, как и все хитросплетения Ближневосточного вопроса.

Приближающуюся дату отъезда начальство хранило в строгом секрете, но уже задолго до своего официального объявления она стала известна всей эс­кадрильи.

24 декабря 1970 года тот же АН-12, окрашенный в цвета гражданской авиа­ции, сделав прощальный круг над Джанаклисом, взял курс на Каир.

Вопреки обещанием, Цоя оставили служить в Марах.

— Привык к жаре, климат Подмосковья вреден для моего здоровья, — отшу­чивался он. Но оставшись наедине, глубоко переживал несправедли­вость. Почему лучшие оказывались востребованными только на окраинах, в далеких от цивилизации гарнизонах, им никто не объяснял.

На замену групп советских поиск в Египет отправлялись летчики из Венгрии, Германии, Польши, предварительно прошедшие подготовку под ру­ководством уже понюхавших пороха Анфиногенова, Сокола, Цоя и Шевчука. Вспомнили о них, когда в Управлении ВВС кто-то решил использовать опыт Ближневосточной войны. Всех четверых, недавно награжденных боевыми ор­денами пригласили в Липецкий центр инструкторами. Восемь месяцев Олег с товарищами вновь и вновь моделировал воздушные поединки с противником, составляя программу обучения, приближенную к реальным боевым условиям.

                                                                                                              

     Старые, но все еще мощные ЗРК С-75 (SA-2 по западной классификации) обеспечивали египетским войскам надежное прикрытие.

 

Все складывалось как нельзя лучше. С ними считались и уважали, доверяя их мнению и мастерству. Но Олега, познавшего острый вкус войны, угнетало ощущение второстепенности, несущественности происходящего. Где-то в душе по-прежнему тлела надежда, стать испытателем. Знакомство с Научно-Испытательным институтом им. В.II.Чкалова состоялось задолго до его ко­мандировки в Египет. Еще в 1968 году он прилетал сюда в поволжские степи для выполнения стрельб и бомбометания на полигоне. Присутствующий на учениях Главком, вручая подарочные часы за снайперское попадание, слегка удивился его мальчишескому виду, пожелав командирской точности во всем. Олег растерялся, позже, пожалев об упущенном шансе. А ведь мог попросить, и Главком оставил бы его в ГК НИИ ВВС. В Марах все его просьбы о перево­де отклонялись и только перед отправкой в длительную командировку, ко­мандующий авиацией Туркистанским военным округом. Иван Дмитриевич Гайдаенко, впо­следствии начальник института, пообещал все устроить, оговорив лишь одно условие: возвратиться живым и здоровым. Олег сдержал свое обещание, ожи­дая, что Иван Дмитриевич сдержит свое. Но Гайдаенко уже был в Ахтубинске. Почти год потребовалось Цою, чтобы всеми правдами и, неправдами, обходя бюрократическую волокиту и казенное равнодушие добиться перевода. Ради чего? Он неоднократно задавал себе этот вопрос, отметая прочь всякие намеки на книжные выдумки об острых ощущениях. Поводов проверить себя, испытать в деле он имел предостаточно. Но именно в Египте, ломая звуковой ба­рьер и стереотипы о пределах возможного, он мысленно благодарил не бога, а тех людей, кто первыми поднял эти самолеты в небо. Да, именно там он дал себе слово стать одним из тех, кто составляет великое сообщество, настоящее крылатое братство испытателей.

Р.S. С 4 октября 1971 года по декабрь 1983 года Олег Григорьевич Цой в качестве летчика-испытателя проходил службу в Государственном краснозна­менном Научно-испытательном институте им. В.П.Чкалова в Ахтубинске. В 1984 году по приглашению генерального конструктора М.П. Симонова пере­шел в фирму Сухого. Неоднократно участвовал в демонстрационных показах на авиасалонах в Ле-Бурже, Фарнборо, Сеуле, Сингапуре.

В 1997 году заслуженному летчику-испытателю Цою О.Г. вручена Звезда Героя России.

 

                                                                                       Александр Салмин

(При использовании материалов или цитировании обязательно указывать ссылку на автора и сайт)