Накануне Нового года Василий Монголов, тихий, уравновешенный юноша, возвращался из увольнения. Людская, предпраздничная суета, волнами захлестывающая город, к вечеру пошла на убыль. Привычно пересаживаясь с троллейбуса на автобус, через 40 минут тряски по дорогам, вымощенным еще в эпоху русских царей, он добрался до родного училища. И вдруг, проходя КПП, услышал вдогонку насмешливое: “Смотри, наш Чукча без хлястика пошел». Чукчей его назвали скорее по привычке, на самом деле, фамилия, разрез глаз и кривые, словно обручи ноги, выдавали в нем потомка великого завоевателя. Узнав о пропаже, он призадумался. Хлястик — штука неприметная, так себе, суконная перемычка, соединяющая полы армейской шинели. Но с другой стороны без этого гибкого мостика — атрибута армейской моды, ты из ряда прилежных, сразу перемещаешься, по выражению старшины Васильчука, в категорию раздолбаев. Было о чем призадуматься. Праздничный подарок вне очереди обеспечен.
Все его несчастья приходились на это время года. На первом курсе, когда весь нормальный народ усаживался за праздничные столы, он почувствовал острый приступ аппендицита. Врач, осматривающий его, предложил раздеться и после тщательного обследования места, граничащего с адамовым корнем, сообщил: жить будете, но потребуется кое-что удалить. Услышав это, Василий непроизвольно прикрыл низ живота.
— Успокойтесь, молодой человек, я имею ввиду аппендицит, а то, о чём вы подумали, Вам еще послужит верой и правдой.
— Чтобы не смущать пациента, молодая сестричка выдала Васе бритву и предложила побриться. Выросший среди дикой природы он воспринимал все в буквальном смысле, и, взяв лежащий рядом кусок хозяйственного мыла, намылил голову. Лезвие было тупое, тем мучительнее оказалась процедура. К моменту, когда в кабинет снова вошла медсестра, он выбрил только часть головы, и то в шахматном порядке. Увидев обезображенную, всю в порезах голову Василия, она сначала громко вскрикнула «ой!”, а затем захлебнулась собственным хохотом. История получила огласку, а Василий первое прозвище — “Монгольский цирюльник”.
— После тщательного взвешивания всех “за” и “против”, он доложил о пропаже Васильчуку Степану Оганасычу. Старый “карьерист”, дослужившийся в свои 52 года до звания старшины, был лаконичен: “Шоб к утренней проверке было. Усек?” Ночью Монголова мучили кошмары. Огромный кот с хлястиком вместо хвоста разгуливал в полуметре от спящего Василия. Ошарашенный такой наглостью он хватал его, в этот миг кот оборачивался и — “О, жуть!”, вместо кошачьей морды, на него смотрела физиономия старшины Васильчука, ласково мурлыкающего: “Чтоб к утру было.”
— Устав от преследующего его наваждения, Василий встал и обреченно побрел вдоль отутюженного строя курсантских шинелей. Озабоченный собственными неприятностями, он даже не заметил брошенную кем-то на пути следования “машку” — приспособление для натирки полов. Первые секунды полета прошли удачно. Пролетев несколько метров, он приземлился в шаге от изумленного дневального и тут его осенило. Промолчав на ехидный вопрос о неисправностях тормозного парашюта, он артистично замер, изображая пришибленного и покалеченного судьбой человека. Пока дневальный бегал за подмогой, чтобы оживить Василия, тот быстро сорвал с первой попавшейся шинели злополучный хлястик и, упрятав его поглубже в нательное белье, замер в прежней позе. Утром старшина проводил предпраздничный осмотр. Из противоположной стороны казармы было видно, как из канцелярии выскочил раскрасневшийся Васильчук и принялся распекать дневального, прозевавшего хлястик с шинели командира роты. А затем, ища глазами Монголова, гаркнул на всю казарму: “Где этот потомок Чингисхана?”
— Здесь я, товарищ старшина — робко отозвался Василий.
— Я тебе, — поперхнулся от обиды Степан Оганасыч, щас такую…он на секунду задумался, выбирая кару изощреннее, но видимо в это время фантазия покинула его и он выпалил,- катаклизму устрою, що Тарасе Бульбе и не снилось.
К счастью, хлястик удалось снять с шинели кого-то из курсантов отдыхающей смены, но после этого случая он стал пропадать каждую ночь. Через два месяца, готовясь к очередному построению, Василий обнаружил, что круг замкнулся и его шинель как-то сиротливо распахнула свои объятия.
Эта занимательная история, ставшая впоследствии притчей, имела свое продолжение. Через много лет в столице произошел забавный случай, действующим лицом которого, как вы надеюсь, догадались, стал не кто иной, как Василий Петрович Монголов, офицер одного из солидных военных учреждений.
Генерал Крутой каждое утро, приходя на службу, любил сверять свои личные наблюдения о проказах московской погоды с показаниями огромного градусника, красовавшегося на фасаде возглавляемого им учреждения. В этот день жена Нюся, провожая его на работу, привычно чмокнула в щечку и просила долго не задерживаться, ведь скоро Новый год. Удобно расположившись на заднем сиденье представительской иномарки, Сергей Митрофанович, помахал ей рукой и как обычно, принялся наблюдать за неторопливыми сюжетами городской жизни.
Учреждение, которое он возглавлял, сокращенно называлось МРУ, что давало лишний повод острякам склонять его на разные лады. Кстати, подумал генерал, надо дать команду Монголову разобраться с этим куплетистом, прапорщиком Дофенькиным. Вчера он краем уха услышал, как тот в курилке распевал дурацкие припевки: “Ох, от смеха я помру, коль скажу, что я из МРУ”. Увидев генерала, испуганно смолк, но старый вояка успел уловить конечные фразы: “Отопру, ЦРУ” и еще одно неприличное слово.
Знакомые голубые ели на фоне узорчатых чугунных ворот отвлекли от мыслей о мести. Пройдя к штабу, Сергей Митрофанович взглянул на градусник. Ноги его, привычно измерявшие высоту этих ступенек вот уже второй десяток лет, никак не отреагировали на обеспокоенные вращательные движения головы генерала. Сбившись с нужного ритма, одна нога запнулась о край ступени, и он со всего размаху влетел в раскрытые настежь дежурным двери штаба. Отштукатуренная в мелкую крапинку стена, где на протяжении многих лет красовался предмет гордости генерала, была пуста.
В фойе перед ним навытяжку стоял ответственный по учреждению полковник Монголов Василий Петрович. В целях конспирации опустим подробности их приватной беседы. Две противоречивые натуры, одновременно вселившиеся в Крутого, распирали его собственное “Я”. В одной из них Василий Петрович узнал старого Васильчука, другую подсказал образ братишки Федотки, морщившего лоб и готового всякий раз расплакаться, когда у него отнимали любимую игрушку.
— На профилактике, товарищ генерал, вчера сняли, чтобы параметры скорректировать, пыль сдуть, ртуть подлить.
— Какая профилактика, Монголов, — в его голосе прорезались такие нотки металла, что ими можно было перепилить любые струны души. — Чтобы к обеду висел на прежнем месте.
— Выйдя от начальника, Монголов вызвал прапорщика Дофенькина.
— Ты — ответственный за сохранность казенного имущества? — на недоуменный взгляд прапорщика пояснил. — “ЧП” у нас, понял, градусник генеральский пропал.
— Как пропал? Он что у него из подмышки выпал, или забыл где?
— Ты, Витя, дураком не прикидывайся, я тебе про уличный термометр говорю. Какой ты непонятливый стал и вообще генерал на тебя зуб имеет, куплетами забавляешься.
— Так что, это твой последний и решительный шанс. Включай армейскую смекалку и действуй.
— Через несколько минут спокойную жизнь города разрезал истошный вой сирены. Скорая помощь с военными номерами, подрезая на поворотах “Мерседесы” и “БМВ”, промчалась в неизвестном направлении. Устав от смертельных гонок, она остановилась около главного подъезда солидного министерства в центре Москвы.
Трое молодых людей в белых халатах и марлевых повязках осторожно сняли со стены украшавший ее большущий, полутораметровый термометр и бережно, словно тяжелобольного уложили на носилки. Все происходящее выглядело настолько буднично и бесхитростно, что совсем не привлекло
внимания служащих, снующих рядом по своим делам.
Лишь местная блюстительница порядка, уборщица баба Маша, слегка наклонив голову, подозрительно прошамкала: “А чо енто вы храдусник прибрали?”
— Мы из института землетрясений, фон радиоактивный замеряли. Повышенный он у вас. Да и ртуть старая, требуется заменить.
— Термодиффузиус дефектус,- изрек первое, что пришло на ум Дофенькин. — Не переживайте, начальство в курсе.
— Вы бы бабуля, лучше дезактивацию провели, стеночку помыли.
— Когда Монголов докладывал о завершении операции «профилактика термометра», Сергею Митрофановичу позвонил давний сокурсник по академии, а сейчас сотрудник центрального аппарата.
Шеф у нас раздосадован, полчаса назад какие-то проходимцы термометр у главного подъезда увели. Грозится лишить всех премиальных. Выручай, не знаю что делать, в долгу не останусь, коньяк за мной.
Прикрыв трубку рукой, Крутой начал вращать пальцем возле виска, а затем шепотом в сторону прохрипел: “Вы хоть знаете, откуда градусник утащили, сейчас такое начнется!” И уже громче в трубку: “Понял тебя, Александр Петрович, есть у меня специалисты, — добавив после непродолжительной паузы, — по обслуживанию уличных термометров, поможем обязательно”.
История повторилась, только на этот раз «профилактике» подвергся термометр академии воздушного транспорта.
— Куда презент ставить? — в приоткрытой двери стояли улыбающиеся Монголов и Дофенькин с ящиком кизлярского коньяка.
— Держа одной рукой трубку, генерал указал в сторону комнаты отдыха.
— Кстати, возьми, Василий Петрович, себе пяток. Да, вот еще что, тут из академии звонят, говорят, что у них кто-то градусник спер, грозятся ящик, шампанского выставить.
— Дался им этот градусник, Сергей Митрофанович, с ума, что ли все посходили?
— Но закончить Монголов не успел, в кабинет вбежал запыхавшийся дежурный по части: “Товарищ генерал, там три Ку-Клукс-Кланы, тьфу-ты, шуты, Санта Клаусы наконец выговорил он, наш термометр уносят, говорят, что к себе в Лапландию.
P.S. История основана на реальных вымыслах знакомых людей. Наименования воинских учреждений по известным причинам изменены.
Александр Салмин
(При использовании материалов или цитировании обязательно указывать ссылку на автора и сайт «Ахтубинский пилот»)