Гонка на выбывание, или тайна несостоявшейся победы (Документальная повесть)

Пройдя двойной инст­руктаж и скрепив своей росписью только что про­читанный текст на сером казенном листе бумаги, Ланжерон попробовал воспроиз­вести его по памяти: не разглашать, не посещать, в случае попытки посто­ронних лиц получить  информацию сек­ретного характера, не­медленно сообщить об этом. Посчитав формаль­ности выполненными, он рассчитывал уже сегодня приступить к делу, но в спецчасти НИИ, куда прибыл по командировке, ему дали понять: рано.

— Сами понимаете,  задание особое, без преувеличе­ния, государственной важности. Придется еще подождать, пока мы не получим подтверждение из Москвы.

— Ждать? Терять и без того упущенное время, когда ему, ведущему специалисту ОКБ,  необходимо быть на объекте, где проходит настоящая работа, о которой мечтал последние годы. К чертям собачьим ваши формальности.

Сгоряча он, кажется, сказал еще что-то и, не прощаясь, громко хлопнул дверью.

Из­далека, два прислонившихся друг к другу ангара можно было принять за все что угодно: овощехранилище, базу или артиллерийский склад, но предположить, что в одном из них стоит воздушно-космический ко­рабль будущего, мог толь­ко отчаянный фантаст или не отдающий себе отчета футуролог. И все же ре­альность оказалась сме­лее самого невероятного вымысла, положив на ло­патки привычный стерео­тип. Так получается, мы охотнее верим в чуде­са, а когда они материали­зуются, удивляемся еще больше.

Вот и ладно, пускай для кого-то это так и ос­танется тайной, но не для него, специально прие­хавшего сюда за тысячу километров, на благосло­венную для всей совет­ской авиации ахтубинскую землю. Ланжерон пожалел, что он не человек невидимка и обойдя эллинг вокруг, решил наблюдать за всем про­исходящим со стороны.

* * *

Из сообщений зару­бежных информационных агентств:

«Москва крайне обеспокоена планами На­ционального управления по аэронавтике и исследова­нию космического про­странства США, форси­рующего реализацию в ближайшем будущем неко­торых проектов космиче­ских кораблей многоразо­вого пользования. Вывод на орбиту с помощью раке­ты «Титан» малоразмерно­го орбитального самолета «Дайна — сор» в действи­тельности позволит кон­тролировать все около­земное пространство. Ге­неральный секретарь- ЦК КПСС Леонид Брежнев намерен обсудить созда­ние аналогичной системы с военными».

Из докладной записки Президента академии наук СССР М. Келдыша члену ЦК КПСС Д. Усти­нову (главному куратору оборонной промышлен­ности).

Уважаемый Дмитрий Федорович!

Выражаю надежду, что мое мнение будет дове­дено до всех членов По­литбюро и лично Леони­да Ильича. Насколько Вам известно, Президент США Ричард Никсон присвоил новой космической программе, рассчитанной на 10 лет, высший нацио­нальный приоритет. Кос­мические корабли много­разового пользования из серии «челноков» могут представлять реальную угрозу для обороноспо­собности страны и даже ее суверенитета, посылая прямо из космоса мощ­ные термоядерные заря­ды в любую точку Совет­ского Союза. Предлагаю, не мешкая предпринять ряд конкретных действий, в первую очередь по соз­данию эффективной противокосмической обороны и самолетов-истреби­телей спутников против­ника.

Приписка на полях: надо торопиться, иначе всем нам кобзец.

***

Усталость брала свое. Прислонившись к вязу, одному из немногих в этих местах деревьев, дарящих тень, Ланжерон терпе­ливо ожидал вечера. Окончание рабочего дня, в общепринятом значе­нии, здесь приобретало совсем иной смысл. Как обычно бывает на юге, свои коррективы в жиз­ненный ритм вносила жа­ра,  с ленивой истомой и привкусом сухой полыни. Из состояния гроги, так хорошо знакомого боксерам, аэродром выходил, когда солнце перекатывалось на дру­гую половину небесной сферы, и техника, а не люди, привыкшие к лю­бым капризам среды оби­тания, вновь обретала способность выполнять команды человека. Ко­нечно, он знал обо всем этом, успел почувство­вать на себе, чуть не схлопотав тепловой удар, но едва ли природный фактор мог повлиять на время и сроки испытаний, скорее наоборот, приучал действовать вопреки обстоятельствам.

Разочарование появи­лось сразу, как только открылись ворота и не­сколько человек, словно коляску, спокойно выка­тили из ангара запелена­тое в брезент изделие. С виду ничего особенного, тем более на расстоянии. А если приглядеться, то в бесформенных складках грубой ткани угадывались очертания настоящего самолета, только карли­ковых размеров. Но ему ведь обещали встречу с ракетопланом, будущим прототипом космическо­го разведчика, а тут не­что среднее между обычным летательным аппаратом и спортивным катером. Неужели поле­тит?

 

— Обязательно полетит, при­чем прямой дорогой в космос, — спустя несколь­ко дней он услышал объ­яснение, ошеломившее его воображение. Можно сказать, ему повезло, подполковник Баханский оказался именно тем че­ловеком, который знал буквально все.

Вы, судя по всему, новичок, — без лишних предисловий он подвел

Ланжерона к аппарату, — тогда слушайте и запоминайте!

Его возражения и ссылки на достаточный опыт научной работы, недавнюю защиту доктор­ской и личное знакомство с Лозино-Лозинским пока­зались малоубедитель­ными. Перед ним стоял практик, уверенный в соб­ственной правоте, целе­устремленный и давно уяснивший, что таких вот приезжающих и прове­ряющих надо сразу ста­вить на место. Впрочем, лично он не обижался, предпочитая все слушать молча.

— «Лапоть», хоть с виду и неказист, зато, как говорил Никита Сергее­вич, такую кузькину мать может задать, что сразу отобьет охоту шпионить за нами.

-Почему «ла­поть?»

— А чего ты удивляешь­ся. Самого — то, как зовут? Без лишних предисловий, перешел на «ты» Баханский.

Он почувствовал не­ловкость.

— Василий Ланжерон.

Фамилия, действительно, необычная, зато са­мая, что ни на есть авиа­ционная. Родителей не выбирают, а его француз­ские корни дали о себе знать вот таким образом, au nаtuгеl, т.е. в естест­венном виде.

-Надо же, какое совпадение. Баханский дружески улыбнулся. -Да ты не тушуйся, у нас на «лапте» замечательный мужик летает, Авиард Фастовец. Так вот его батя, участник войны, боевой летчик, сына в честь авиации назвал. Тут, кое-кто из наших путает, мол, имя, это от авиационных ре­кордов дальности. Ерун­да, мне Авиард сам рас­сказывал. А народ у нас, дей­ствительно, смышленый, палец в рот не клади. Как в первый раз выкатили малютку, так сразу и при­клеилось «лапоть». Ви­дишь, нос кверху, фор­мами вылитый катер «Прогресс», только с крылом, зато с аэроди­намикой все в порядке.

-Сам порой удивляюсь, насколько сметлив рус­ский мужик. Надо же до такого додуматься.

-Вы, Борис Гри­горьевич, о ком-то кон­кретно?

-О российских первооткрывателях. Вот, к примеру, хотя бы возьми Можайского. Это он, еще до братьев Райт, запряг лошадку, опоясал­ся бечевой и подцепил ее к воздушному змею, а затем так хлестанул ко­былу по спине, что рвану­ла она сходу и понесла. Ей богу, очевидцы утверждали, удалось тогда Можайскому подняться в небо, заметь, раньше американцев.

-Ну а к «лаптю», это каким боком относится?

-А это ты Василий, уже другая история. Дой­дем мы до того места, не спеши.

* * *

Адрес отправителя: Лэнгли. Штаб-квартира ЦРУ.

Адресат: Форт-Мид. Управление националь­ной безопасности США.

Совершенно секретно. Помощнику Президента по национальной безо­пасности 3. Бжезинскому. «Наша резидентура в Мюнхене располагает дос­товерными сведениями, позволяющими сделать вывод о практических ис­пытаниях в Советском Союзе дозвукового воз­душно-космического ко­рабля с кодовым обозначением 105/11. Общий проект, в который, помимо указанного образца, входит самолет — разгонщик, дос­тавляющий изделия на орбиту, получил название «Спираль». Информация точно идентифицируется спутником слежения, ука­зывающим на район Ниж­ней Волги. Степень веро­ятности наивысшая, тем более там располагается испытательная база Воен­но-воздушных сил. В ходе тайниковой операции по закладке контейнера с тех­ническими параметрами объекта 15 июля 1977 года в Москве задержана вице-консул США Марта Петерсон».

* * *

Баханский непрерывно курил, извлекая   из   пачки   одну сигарету за другой. Его предстоящее возвращение в отдел, и чувства, ко­торые он испытывал, рож­дали такие же безотчетные мысли. Несмотря на просьбы руководителя бри­гады и присущее в таких случаях сожаление он решил выйти из темы. Сколь­ко отдано сил, измотано нервов, а они только на полпути. Американцы давно пе­реключились на многора­зовые космические кораб­ли, того и жди, что наши тоже зачешутся, и тогда пиши — пропало, от «лаптя» останутся лишь шнурки. Начнут прикидывать, а нужны ли нам такие малоразмерные летательные аппараты и не лучше ли построить, что-нибудь наподобие американского  «Шатла». Сегодня как раз одно из таких ключевых совещаний. Начальник Государственного летно-испытательного института Агурин Леонид Иванович, которого они между собой называли «Дед», умеет вправлять мозги, только хватит ли ему сил и запала добиться своего.

— Нам пора. — Он посмот­рел на часы. — Агурин не любит ждать. Если ускорим шаг, то по пути успеем за­глянуть в техническую сто­ловую, нас там угостят яд­реным квасом. Даю слово.

Баханский и Ланжерон шли по ас­фальтовой дорожке, нагретой, как будто ее утюжили с утра до вечера огромным раскаленным катком. Полдень. Вокруг ни души. Только за забором, видимо скрывающим емкости с ГСМ, при­томился часовой, периодически отхле­бывая воду из фляжки. Даже воображение, если посмотреть в другую сторону аэродрома, с трудом восполняло погрешности степного пейзажа. Невы­разительные, словно вылинявшие на солнце тона, едва скрашивали голубые, изумрудно-серебристые блики то и де­ло, появляющиеся на таком же вы­цветшем фоне неба. Одни крылатые машины, чередуясь с небольшими ин­тервалами, взлетали, тут же принимая форму горделивой птицы, другие, слег­ка приосанившись, совершали посадку.

Для тех, кто большую часть своей жизни провел возле авиационной тех­ники, непрерывная череда взлетов и посадок, гул моторов и рев турбин, с непременным разбойничьим присви­стом стали естественной частью бытия, причем лучшей, соединяющей в единое целое прошлое, настоящее и будущее. Наверное, так же считали и эти два че­ловека, раз и навсегда выбравшие свой путь и волею судьбы оказавшиеся в самом центре событий.

 

 

 

 

 

 

 

Квас пришелся по вкусу. Баханский не обманул. Они даже успели накоротке переговорить кое с кем из коллег, пре­жде чем их пригласили в кабинет на­чальника ГК НИИ им.В.П.Чкалова. Строгая, массивная мебель. В углу, напротив окна, такие же внушительные напольные часы. Прищурив глаза, Ланжерон прочел готический шрифт. Сама надпись оказалась     неразборчивой. Рабочий и еще один стол для совеща­ний декорированы зеленым сукном, обычно используемым   в   бильярдных.   Цвета темного ореха станины и ножки во мно­гих местах потерлись и потрескались, но даже сейчас, с течением стольких лет, дерево хранило отпечаток благо­родства.   Весь  мебельный  гарнитур,  в качестве  трофеев,  вывезен  спецпоез­дом после войны из канцелярии рейхсминистра Геринга. И вот теперь, как не раз уже бывало, собравшиеся в кабине­те советские генералы, ученые, конст­рукторы могли оценить его достоинства, расположившись с удобствами. Директор научно-производственного объединения «Молния» Глеб Евгенье­вич Лозино-Лозинский,  о чем-то заду­мавшись,   усиленно   растирал   виски. Удивительный человек с лицом и мане­рами русского интеллигента, как никто другой, понимал двусмысленность соз­давшегося положения.

На расширенном заседании научно-технической комиссии, они обсуждали тему испытаний малоформатного космического аппарата многоразового действия. В Ахтубинск он прилетел с твердым намерением завершить доводку изделия. Сомнения закрались после недавнего назначения на должность директора научно-производственного объединения и  предложения  заняться разработкой планера для орбитального корабля  «Буран». От таких подарков не отказываются. Но, что ожидает, после его ухода,  проект «Спираль»? Тут недалеко, совсем близко в Кап. Яре они подошли, можно сказать, вплотную к задуманному. Ис­пытания «Бора», космического аналога «Лаптя», только еще меньше, прошли успешно. Стартовав с помощью ракеты-носителя, он вышел на орбиту, а затем по баллистической траектории спустил­ся в расчетную точку на Балхаш. Новый запуск принес еще более удивительные результаты.   Корабль   выдержал   пара­метры полета и вышел точно по коор­динатам  в  район   Индийского  океана. Получилось здорово. И если сейчас не закрепить положительную динамику летного эксперимента, они там, наверху,   решат  по-своему и закроют тему. Так уже бывало не раз. Здесь же, в Ахтубинске, в интересах королевской «семерки» когда-то прикрыли межкон­тинентальную крылатую ракету «Буря», то же самое, видимо, ожидает уникальный бомбардировщик С-100 и все по причине раздрая в лагере ученых. Борьба, дикая, беспринципная, развела Королева и Глушко и больно ударила по другому конструктору косми­ческих аппаратов Челомею.

-Глеб Евгеньевич! прервал его размышления начальник ГКНИИ ВВС.

Агурин, обладавший колорит­ным шаляпинским басом, не упускал возможности продемонстрировать гос­тям диапазон своей октавы.

— Может быть, дадим слово Пожар­скому? Отдел Виктора Ивановича у нас вплотную занимается тематикой экспе­римента.

Пожарский грузно приподнялся, борь­ба с собственными габаритами тела да­валась ему с трудом. Отпив из стоящего рядом стакана глоток воды, он перевернул страницу объемной и прошнурованной тетради, скрепленной десятком печатей с грифом «Секретно».

Словно вспомнив о чем-то важ­ном, Лозино-Лозинский посмотрел на Ланжерона. Лежащий на столе листок белой бумаги стал быстро заполняться цифрами, формулами и мало кому понятными обозначениями. Василий понимал его с полуслова, даже полунамека, и теперь они, скорее всего, думали об одном и том же.

— Начальные условия задачи ясны: масса, скорость и расположение по Нью­тону против нас, значит надо упростить ее решение за счет исходных данных. Мы скомпонуем аппарат по маточному принципу. И никаких летающих крыльев и параллельных стартовых двигателей. Просто надо увеличить «лапоть» и дове­сти его до размеров гигантского самоле­та. Вес, конечно, может давить на ракету, но за счет первичной скорости она даст импульс, а уже дальше корабль дожмет своими маршевыми двигателями.

Лозино-Лозинским овладевало легкое угрызение совести. Непроизвольно он переключился на будущий орбитально-космический корабль. Идея, его прежние конструкторские наработки, скорее всего, найдут применение в новом летательном  аппарате, отдаленно напоминающим сегодняшний  «лапоть», но значительно превосходящим его по параметрам и диапазону использования. Прежнее чувство, сродни неловкости, уступило место прагматизму. Сейчас не до обид, на карту поставлен престиж стра­ны и от того, насколько успешно пройдут испытания, зависит будущее нашей кос­монавтики, а, может быть, и всего чело­вечества. Он мечтательно подумал: «Эх, если бы тогда было поменьше закулис­ных игр, и мы не мешали друг другу, то не американский, а советский космонавт первым протопал по Луне».

Торжественный и одновременно плавный, мелодичный бой комнатных курантов напомнил о Москве. Очень ско­ро ему предстоял непростой разговор с Глушко. Необходимо было убедить его в объединении  усилий. И тогда возможно попробовать вместо самолета — разгонщика использовать ракету с орбитальным летательным аппаратом. Предположим, они договорятся. Валентин Петрович — человек умный, и ему достаточно своих проблем. Одна экспериментальная часть ракетно-космической системы «Энергия» займет несколько лет, а здоровье уже не то. Слишком много сил отдано никому не нужной борьбе. В конце концов, разве так важно, кого первым наградит ЦК.

Пожарский имел хорошую память и почти до мело­чей разбирался в методике летных испытаний, но в моменты особого волне­ния предпочитал рукопись прямой речи. Почти не отрываясь, он прочитал весь текст. В заключении вспомнил, как также, с трепетом докладывал Леониду Ильичу Брежневу, прямо у одного из стендов, на стоянке Ахтубинского аэродрома. У Лозино-Лозинского о Генеральном секрета­ре ЦК КПСС сложилось тоже хорошее впечатление. Вдумчивый, рассудитель­ный, приятный в общении и не такой взбалмошный, как Хрущев. Они встреча­лись на фирме Микояна у Белякова, ко­гда Брежнев захотел лично ознакомиться с тем, как идут испытания нового истре­бителя-бомбардировщика. Прошло не­сколько лет, и теперь ему хорошо из­вестно, почему нас обошли американцы в лунной эпопее. Все произошедшее почти 10 лет назад имеет самое непо­средственное отношение к разворачи­вающейся новой космической одиссее.

* * *

Из специального отчета военного ат­таше посольства Союза Советских Со­циалистических республик в США.

16 июля 1969 года в 13 часов 32 ми­нуты по Гринвичу со стартовой позиции № 39А, мыса Кеннеди, стартовала ракета «Сатурн-5» с кораблем «Аполлон-11». Его пилотируют астронавты Армстронг, Олдрин и Коллинз. Пропагандистской акции придано невероятно большое зна­чение. О времени и дате запуска объяв­лено заранее, что позволило сотням ты­сяч людей съехаться сюда и наблюдать старт космического аппарата воочию, прямо из своих машин. Вместе с про­стыми американцами за полетом следи­ли бывший Президент США Линдон Джонсон и пионер астронавтики Герман Оберт. В своем телеобращении к наро­ду, транслируемому всеми ведущими теле — и радиокомпаниями, Президент США Ричард Никсон заявил: «Наши ас­тронавты оставят на Луне медали 5 со­ветских и американских исследователей космоса, погибших ради всех нас… двое наших смельчаков, как мы надеемся, ступят на поверхность Луны, представ­ляя там все человечество».

Все трое членов экипажа в прошлом военные летчики, к тому же совершив­шие по одному полету на корабле «Джемини».

19 июля «Аполлон» вышел на се­леноцентрическую орбиту, а на сле­дующий день в 20 часов 17 минут 42 секунды по Гринвичу совершил мягкую посадку на поверхность Луны, оповес­тив Центр управления полетов: «Хьюстон! Говорит «База спокойствия». Мы на месте!». Несмотря на значитель­ное информационное превосходство и приобретенные политические диви­денды, не исключена вероятность дискредитации данных о высадке на лунную поверхность, полученных с помощью видеокамеры. В объективности и досто­верности всегда можно усомниться, бы­ли бы причины, а они скоро представят­ся, к тому же полный запрет на телеви­зионную трансляцию события в Совет­ском Союзе лишь отчасти решает про­блему.

 

Из воспоминаний бывшего 1-го сек­ретаря ЦК КПСС Никиты Сергеевича Хрущева.

25 июня 1971г.

«Что касается рубежа 70-х годов, то люди, встречающиеся со мной, посто­янно задают вопрос: «Как могло слу­читься, что американцы первыми вы­садили человека на Луну? Почему не мы?» Я отвечаю: «Академик Келдыш провел по этому поводу пресс-конференцию. Читайте ее материа­лы». Но та пресс-конференция удов­летворения никому не принесла. Да и что мог сказать по существу Мстислав Всеволодович? Пытался как-то смяг­чить моральную горечь заявлением, что техника в виде луноходов для нас важнее, чем людская поступь на Луне. Жалкие слова! Но наш главный теоре­тик космической программы СССР в том не виноват. Мне кажется, что на неверное планирование советской Космической программы подействова­ла в худшую сторону и гибель наших космонавтов. Сначала Комарова, по­том еще трех замечательных парней. Как это могло случиться…»

* * *

После совещания Агурин и Лозино-Лозинский  остались в кабинете вдвоем. Телефонный зво­нок отвлек внимание, и, казалось, через минуту разговор продолжится вновь, но Агурин, переложив трубку в левую руку, неторопливо прикурил сигарету, давая понять, — следует сделать непредвиденный перерыв.

Лозино-Лозинский почувствовал неловкость ситуации. Звонил зам. Главкома по вооружению генерал-полковник Мишук. Военные торопились, рассчиты­вая завершить испытания в установ­ленные сроки, даже не подозревая, что очень скоро они уже мало кого будут интересовать. А он, главный конструктор, возможно уже в ближай­шее время полностью переключится на работу, куда более масштабную и ответственную для страны, чем малоформатной космический аппарат.

Окончив разговор по телефону, Агурин не выдержал и с досадой стукнул кулаком по столу, выразив­шись вполне определенно: «Вот по­чему так: если у начальства вскаки­вает на заднице чиряк, то у подчи­ненных обязательно должна заболеть голова? Не вижу я резона переводить профилирующий отдел Пожарского на Чкаловское. Просто кому-то очень хочется перебраться поближе к Моск­ве. Нелепость какая-то. И все ваши, Глеб Евгеньевич, ученые мужи мудрят».

Лозино-Лозинский удрученно раз­вел руками, показывая: от него уже ничего не зависело. Хотя, конечно, он понимал, Агурин прав на все сто.

Конфиденциальная часть беседы затяну­лась. Кажется, все ска­зано. Но Лозино-Лозинский чувствовал, осталась какая-то недо­говоренность, а ее как раз нельзя было допус­тить — слишком уважал он этих людей, ценил и даже считал себя в чем-то обязанным им.

— Леонид Иванович, нам с Вами жизнь уже натерла мозоли на шее. Давайте                 начистоту. Обижаетесь?

Агурин неопределен­но хмыкнул.

— Да ладно Вам, не сердитесь. Когда в дело вмешивается большая политика, трудно удер­жаться от соблазна под­чиниться.

— Особенно, когда знаешь, к каким послед­ствиям это может при­вести, — Агурин привстал и молча протянул руку. — Обниматься не будем.

Лозино-Лозинский добродушно улыбнулся:

— В любом случае, мы еще повоюем вместе. Уж кто-кто, а он хорошо знал, без ГК НИИ ВВС ему не обойтись.

* * *

Именно богатый опыт научно-испытательного института, аккумули­рующий в себе всю 60-летнюю историю отече­ственной авиации, по­зволил учесть многие мелочи и конструктивное своеобразие будущего космоплана. Даже, каза­лось бы, такая деталь, как шасси и то была подсказана инженерами института. В его родной микояновской фирме на всех типах летательных аппаратов использова­лись обычные, колесные. Но будь «лапоть» обут в такие вот резиновые башмаки, то сразу же припалил их в плотных слоях атмосферы. И тут возникла гениальная идея — водрузить планер на лыжи. Они когда-то использовались на бом­бардировщике Су-7Б. Правда, еще раньше немцы применяли поло­зья на своих самолетах-снарядах ФАУ-1. В конце войны, когда крах фаши­стской Германии стал очевиден, на полигоне Пенемюнде проводи­лись испытания, так на­зываемого оружия воз­мездия. Неуправляемые ракеты-снаряды, пере­деланные под управ­ляемые самолеты-снаряды, получили на­именование «Рейхенберг». Ганна Рейч, про­славленная летчица и любимица са­мого фюрера, сумела первой обуздать летаю­щий снаряд, благопо­лучно совершив посадку. Идея получила свое развитие, и даже то, что ФАУ-1 или Р-1, как его называли немцы, кре­пился под крылом бомбардировщика Хейнкель-111, удачно транс­формировалось в ны­нешний принцип  подвески «лаптя» к самолету-носителю Ту-95.

Еще на совещании, под аккомпанемент красноречивого выступления Виктора Ивановича Пожарского,  он перебирал в памяти разные невероятные истории, вспомнив одну в изложении Василия Ланжерона. Ему верить можно. Едва прибыв в Ахтубинск, он успел до­биться взаимопонима­ния, в отличие от него, бывавшего здесь чаще, но не так плодотворно, с точки зрения человече­ских взаимоотношений. Прежде всего, сказывал­ся возраст и, конечно, колоссальная загрузка. Даже на рыбалку, неод­нократно предлагаемую завзятым любителем Леонидом Ивановичем Агуриным, выехать так и не довелось. Все, как правило, заканчивалось пол-литровой банкой черной икры, приобре­тенной за 15 рублей. В этом смысле помощь молодого референта была неоценимой. Он умел располагать к себе, поэтому так бы­стро сходился с людьми. «Жусюиль ком жусюиль». Быть таким, какой есть и люди к тебе потянут­ся», — шутил Ланжерон, успевая за день с деся­ток раз оказаться вос­требованным, и при этом ничего не требуя взамен. За короткий срок он пе­резнакомился со всеми членами испытательной бригады, хорошо отзы­ваясь, прежде всего, о ее руководителе Чернобривцеве В.М. и помощ­нике ведущего инженера Гузанове И.С. Другого специалиста — Алексея Тарасенко с Ланже­роном объединяла моло­дость — оба пришли в авиацию со школьной скамьи, только капитан Тарасенко до этого окончил училище, затем академию и уже после попал в ГК НИИ ВВС. Немногословный, рассу­дительный, его включи­ли в бригаду уже во вто­рой фазе испытаний.

Именно на этапе воен­но-научного сопровож­дения родилась та ори­гинальная по замыслу и простая по осуществле­нию идея, на которую ссылался Ланжерон.

Прежде чем ото­рваться от земли, любой аппарат тяжелее возду­ха тестируется, то есть определяются его взлетно-посадочные ха­рактеристики. Сначала выполняются рулежки, затем пробежки и уже потом подлеты. В об­щем, ничего особенного, выходящего за обще­принятые рамки, с «лаптем» не планирова­ли. На одном из близле­жащих полигонов, полу­чившем свое название от хутора Грошево, по­строили ВПП. Что значит оборудовать взлетную полосу в условиях аст­раханской степи, следо­вало бы сказать особо, но придется ограничить­ся незамысловатым сравнением. Когда в течение 3-4 месяцев на землю не проливается ни капли дождя, то она начинает напоминать запечен­ную корку человеческой плоти, прежде обгоревшую и потерявшую чув­ствительность к любому прикосновению. Затя­нувший откуда-то с юго-востока, из Казахстана сухо­вей окончательно иссу­шает ее, а солнце обес­цвечивает, делая похо­жей на лишенную  малейшей  пигментации кожу. Жалкие пучки тра­вы — все, что осталось от пастбищ ада господня, впрочем, как и все ос­тальное вокруг, тоже мало напоминающее райские кущи. Упомина­ние о прелести цветения в здешних краях воз­можно лишь единожды, когда появляются тюль­паны. Неизвестно, какая сила пробуждала в них мощь и энергию роста, способного преодолеть любые препятствия, но пробив толстую пленку гудрона, используемого в качестве маркировки, они ярко-алой дорожкой обозначали направле­ние вдоль всей взлетно-посадочной полосы. Че­ловек, конечно, спосо­бен на гениальные ве­щи, но нет ничего гени­альнее самой природы.

Казалось бы, все го­тово, но попытки сдви­нуть летательный аппа­рат с места, раз за разом оканчивались безре­зультатно. «Лапоть», без преувеличения, тормо­зил. Двигатель, набирая обороты на полную мощность, лишь натужно ворчал, самолет усердно ерзал и оставался на прежнем месте. Было очевидно — две металлические тарелки впереди и лыжи сзади, используемые в качестве шасси, — не самое лучшее средство передвижения в августе месяце.

Тогда-то и родилась идея, полу­чившая впоследствии название «арбузной». Усилия, прилагаемые для страгивания предмета с места, всегда больше, чем сопротивление при скольжении, значит, все дело в силе трения и по­верхности. Эврика! Вот где пришлась, кстати, рас­положенная поблизости бахча. Тут же загрузили несколько машин арбу­зами и выгрузили, осно­вательно расколов, пря­мо по ходу движения са­молета. Получилось! «Лапоть» заскользил, раз­брасывая в разные сто­роны брызжущие соком ошметки, постепенно набирая скорость, и вот-вот готовый оторваться от земли, но всякий раз возвращался на исход­ную позицию. Сменяя друг друга, летчики Фе­дотов, Меницкий и Волк, удовлетворенно пожима­ли руки, значит, скоро они поднимутся в небо.

* * *

Совершенно секретно Стенограмма заседа­ния  Политбюро ЦК КПСС.  1979 год.

Брежнев Л.И. — Гене­ральный секретарь ЦК КПСС: «Товарищи! Предлагаю без лишних формальностей обсу­дить известные Вам ас­пекты нашей международной деятельности. Мы уже подписали с президентом США Джимми Картером договор по ограничению стратеги­ческих вооружений, но можно ли строить поли­тику, на одном доверии? Мы обязаны гарантиро­вать советскому народу безопасность и спокой­ствие. А для большей убедительности и под­держки наших союзников в Вашингтоне необхо­димо еще раз подумать, как можно приструнить вконец распоясавшихся конгрессменов из партии «ястребов». Пожалуйста, Дмитрий Федорович, начинайте».

Устинов Д.Ф. – маршал Советского Союза, Министр обороны:

«Леонид Ильич, если касаться стратегического паритета, то на сегодняш­ний день он обеспечен, и мы готовы отразить лю­бое нападение. Реальный запас составляет…»

Брежнев Л.И.: «Подож­дите, это я знаю. Меня, прежде всего, интересуют космические планы адми­нистрации США».-

Громыко А.А. — ми­нистр иностранных дел: «Кстати, Эдвард Кеннеди, сенатор-демократ, уже высказался по этому по­воду, употребив новое выражение «Звездные войны».

Брежнев Л.И.: «Вот-вот, они там готовят звездные войны, а мы чего-то ждем».

Устинов Д.Ф.: «Нес­колько лет назад уже док­ладывал Вам о предло­жениях академика Кел­дыша. В США полным ходом идет разработка сразу нескольких вариан­тов многоразового косми­ческого корабля, мы тоже не стоим на месте».

Брежнев Л.И.: «И какой американцам от них прок?»

Устинов Д.Ф.: «Треть полетов предполагается осуществлять в интересах Пентагона».

Суслов М.А.: «Получа­ется, они за нами шпио­нить будут и даже угро­жать. Предлагаю в свою очередь прищемить хвост еврейскому лобби. Совсем обнаглели — ле­зут из страны за границу, как тараканы.

Уже несколько десятков тысяч выехало в Израиль. Я предупреж­дал, не может идеология плестись в хвосте у по­литики. И вот результат: ведущий солист  «Большого театра», после гастролей остается в Америке. Сейчас вспомню фами­лию, кажется Годунов. Это самая настоящая провокация».

Громыко А.А.: «Михаил Андреевич, ну, причем здесь евреи?».

Суслов М.А.: «Вот ко­гда прижмем, увидите сами».

Брежнев Л.И.: «Дмит­рий Федорович, давайте конкретнее».

Устинов Д.Ф.: «Нам сейчас сложно осваивать параллельные програм­мы. С учетом реальных затрат это составит от 5 до 10 млрд. долларов, но мы подошли к стадии за­пуска малоразмерного космического корабля».

Брежнев Л.И.: «Что за хреновина? Поясните».

Устинов Д.Ф.: «Для за­вершения проекта «Спи­раль» потребуется макси­мум несколько месяцев, и тогда мы сможем спокой­но контролировать все околоземное пространст­во. Наш воздушно-косми­ческий корабль хоть и мал, зато в состоянии бороться со спутниками противника, выполнять разведывательные функ­ции, постоянно дежурить на орбите и даже стыко­ваться с орбитальной станцией, при необходи­мости эвакуируя экипажи и возвращаясь без посто­ронней помощи на базу.

Брежнев Л.И.: «Как вы его назвали?»

Устинов Д.Ф.: «Изде­лие между, собой испыта­тели называют «лаптем»».

Брежнев Л.И.: «Аме­риканцы ведь тоже не дураки, а вот лаптем щи хлебать не надоумились. Помню, я в шестьдесят пятом приезжал на Бай­конур, там демонстриро­вали могучую ракету, ка­жется «Протон». Неужели нам не под силу создать что-то более серьезное, чем этот, как Вы его на­звали, «лапоть»?!».

Суслов М.А.: «И про Луну не стоит забывать. Пора напомнить мирово­му сообществу, кто пер­вым проторил дорогу в космос».

 

* * *

-Глеб Евгеньевич, клю­ет, подсекайте же!

Леска пружинисто дернулась и, стряхнув с себя капли воды, замерла. Лозино-Лозинский виновато посмотрел на Агурина:

-Леонид Иванович, я предупреждал вас, что больше специализируюсь на турбо­реактивных особях, а тут, сами понимаете, иные виды. Вот вы — настоящий талант.

Агурин, развернувшись в пол- оборота, так, чтобы можно было держать в поле зрения спиннинг, закрепленный за ук­лючину, протянул ему коробку с шевелящимися червями.

-Нанизывайте, не ро­бейте. Я, когда прибыл в Ахтубинск, тоже мало чего смыс­лил. Не поверите, судака от берша с трудом отличал, а потом приобщился, сейчас еле выходных дожидаюсь. Полю­буйтесь вокруг, красотища!

Катер слегка клевал носом, покачиваясь в такт рит­мичным движениям волны. Иногда рядом, вспарывая вод­ную гладь, стремительно про­шмыгивала «Казанка» или «Крым», и тогда маломерное командирское судно, словно нехотя, начинало перевали­ваться с борта на борт.

Брызги, оседавшие на дюра­левой обшивке, тут же испаря­лись, оставляя после себя за­пах керосина, тины и необык­новенной свежести. У Агурина были свои излюбленные места, к которым он никого не допус­кал, но иногда делал исключе­ния, безмерно радуясь, когда его новым друзьям улыбалась удача.

-Обратите внимание, Глеб Евгеньевич, вокруг ни души, а сколько ощущений, неподдельной остроты чувств и, не выдержав, пробасил: Из-за острова на стрежень, на простор речной волны выплывали расписные… Ну как?

Лозино-Лозинский почувст­вовал искушение дать волю эмоциям, но постеснялся, скромно заметив:

— Теперь понимаю, почему раньше люди селились вдоль рек. Пытались жить в гармонии с природой. Сейчас творить пакости для человека стало обыденным делом.

Гомон чаек на время отвлек его внимание. Кружась у про­тивоположного песчаного бе­рега на мелководье, они отча­янно пикировали, пытаясь по­очередно выхватить из воды большую, видимо подраненную рыбу. Шевеля плавником, она стремилась уйти на глубину, но бессильно переворачивалась на бок, подставляя его под очередной смертельный удар. Агурин молчал, наблюдая, как добивают свою жертву чайки.

-Ничего не поделаешь, — равнодушно сказал он, — побе­ждает всегда сильнейший.

Лозино-Лозинский покачал головой:

— Или тот, кто научился быть сверху. Нам вчера, Лео­нид Иванович, так и не дове­лось завершить разговор и надо бы его продолжить. Тем более, он имеет отношение ко всему, что начинает вокруг твориться. Буквально накануне моего приезда сюда я встре­тился с Глушко. Вы, должно быть, знаете, он занимается ракетно-космическими систе­мами. Поверьте, вы — первый, кому я передаю содержание нашей беседы.

Лозино-Лозинский  посмотрел  по  сторо­нам, потом махнул рукой.

— Извините, привычка. Ко­гда проведешь за решеткой, даже позолоченной, несколько лет, потом трудно отделаться от дурацких комплексов. Так вот, для людей близких к на­шей тематике далеко не сек­рет, почему мы проиграли лун­ную гонку. Причин несколько, и они не только объективные, но и субъективные. Еще в 1964 году Хрущев обратил внимание на ракету Челомея, тем самым, образно говоря, посеяв зубы дракона. Королев, несомненно, выдающийся уче­ный, но обиды прощать не умел. Тем более космос стал для него смыслом жизни. Да, у него был тяжелый характер, и Глушко знал об этом. Они познакомились еще в 30-е годы, а затем в годы войны судьба снова свела их в «Шарашке», так тогда называли ОКБ тюремного типа. И когда Челомея посетила ко­миссия во главе с академиком Келдышем, стало ясно — не видать ему ни Луны, ни своей ракеты. Так оно, и получилось. Факти­чески на строительство лунно­го корабля устанавливается монополия, причем все основ­ные работы закреплялись за ОКБ-1, возглавляемым Серге­ем Павловичем Королевым. Устранение главного конкурен­та, к сожалению, не увенчалось очередным триумфом совет­ской космонавтики. Наоборот, после смерти главного конструктора, подго­товка к старту лунной ракеты приобретает все больше идео­логическую окраску и как след­ствие завершается драматич­но. Знаете, как у нас бывает, когда объявляется аврал. На­чинают вызывать на ковер в ЦК, грозят лишить партбилета, давят на совесть коммуниста и требуют днем и ночью: «Быстрее, быстрее!» А ради чего, собственно говоря, торо­пить? Мы что овощерезку де­лаем? Те же американцы, пре­жде чем запустить основной экипаж на Луну, несколько лет подряд испытывали сначала лунную кабину, затем все сис­темы «Аполлона» и лишь за­тем только вышли на селено­центрическую орбиту. Я не обвиняю Василия Мишина, после ухода из жизни Сергея Павловича, возглавившего КБ-1, но оба неудачных запуска Н-1, взорвавшихся на старте, все же, на его совести. Глушко до сих пор очень остро переживает то досадное поражение, а мне, знаете, обидно за советскую науку. Ведь могли первыми ока­заться на Луне, если бы не ин­триганство, амбиции, волюнта­ризм некоторых чиновников.

-На Руси дураков всегда хватало; — Агурин досадливо поморщился и ловко поддер­нул леску. Затрещав, катушка плавно снялась с тормоза и послушно завертелась, отме­ряя мгновенье рыбацкого сча­стья.

— Глеб Евгеньевич, подсак,- властно скомандовал Агурин, да побыстрее. Саня, помоги, — теряя терпение, окликнул он своего водителя, такого же завзятого рыболова. Огромный сазан, едва уместившийся в ши­роком садке, тяжело плюхнулся на дно катера.

-Повезло! — Лозино-Лозинский не скрывал своего восхищения.

-Нам с Вами повезло в другом, уважаемый Глеб Евгень­евич, — Агурин крепко сжал его руку. — Я не о рыбалке. — Он дос­тал из «бардачка» бутылку «Пшеничной» и два стакана.

-Спасибо за откровен­ность, и давайте по полной, за удачу. Кто его знает, удастся ли нам до конца завершить нача­тое, но поверьте, ваш ракето­план уже сегодня на много опе­режает свое время.

* * *

 

 

 

 

 

 

 

«Интернэшнл Геральд Трибун».

«Байконур. 3 июля 1969 го­да. В этот день в Советском Союзе готовились отпраздно­вать очередной космический триумф. На стартовой площад­ке — 110 установлена стомет­ровая ракета Н-1 с множест­вом жидкостно-реактивных двигателей — плод многолетнего труда ОКБ-1, возглавляемого сначала самым известным русским ученым Сергеем Ко­ролевым, а затем его преемни­ком Василием Мишиным. За­пуск проходил, как всегда, в обстановке строжайшей, сек­ретности. По определенным причинам мы не указываем источник информации, но в его надежности можно не сомневаться. Открыв первыми космическую эру, русские так же жаждали лавров первоот­крывателей Луны. О значимо­сти предстоящего полета мож­но судить хотя бы по тому вни­манию, с каким видные партаппаратчики Дмитрий Устинов и Иван Сербии относились к каждой детали, комплектую­щему блоку, устраивая разгон за малейшую задержку.

Русские любят повторять, что медленно запрягают и бы­стро ездят, но на сей раз, они поторопились во всем. Едва оторвавшись от земли, ракета начала проседать. Откуда-то сбоку в районе корпуса первой ступени вырвалась струя огня и точно такая же, только еще больше, снизу, разрастаясь до невероятных размеров, и пожи­рая в бушующем пламени весь космический корабль. Мощный взрыв разнес останки космического корабля в клочья и вместе с ними последнюю надежду Советов первыми вы­садиться на Луну».

Гарри Вокер.

* * *

Наблюдать пристально, не отрывая глаз, за грациозным порханием бабочек, Ланжерон привык с детства. Выезжая на каникулы в деревню, он всегда брал с собой огромный поле­вой бинокль отца – подарок командира зенитной батареи, и через оптику непрерывно рас­сматривал причудливые узоры на крыльях махаона. Затем, удивляясь непостижимой лег­кости движений стрекозы, без чьей-либо подсказки обратил внимание на ее схожесть с ге­ликоптером и, наконец, когда другие мальчишки втайне от родителей зачитывались «Декамероном», он добрался до учебника по аэродинамике.
Привычка, простое любопытст­во переросло в увлечение, сформировав стойкую привя­занность к авиации. Иногда даже казалось, что кто-то, забыв­
сообщить, сделал ему прививку, послав куда-то далеко в подсознание мощный им­пульс любви к Вселенной. Лет­чиком он так и не стал по со­стоянию здоровья, зато получил хорошее инженерное образование и с тех пор грезил и мыслил только одним — не­бом. Ланжерон закрыл глаза, сразу ощутив, как ремни туго прижимают его тело к креслу правого пилота, а когда от­крыл, то снова увидел над со­бой белой струйкой проплы­вающие облака. Интересно, что подумает о нем техниче­ский персонал, заметив лежа­щим вот так, прямо на земле, неподалеку от края взлетно-посадочной полосы. Впрочем, неважно, для него сейчас глав­ное — сосредоточиться и без­ошибочно завершить предва­рительный этап испытаний. Улетая в Москву, Лозино-Лозинский временно передал ему полномочия, и теперь он отвечает за все.

Возле Ту-95 по-прежнему суетилась большая группа наземных специалистов. Тарасенко стоял спи­ной и о чем-то разговаривал с бортинженером «воздушного извозчика». Другого названия сейчас для огромного стратегического бомбардировщика Ланжерон подыскать не мог. Именно Ту-95 на первых порах предстояло исполнять роль самолета-разгонщика. Прямо в днище вырезан люк, точно по размерам «лаптя». Фастовец уже летал на нем четы­ре раза, и вот очередной заход с Героем Советского Союза Петром Максимовичем Остапенко. Волнение необъяснимой тягучей ломотой, сковывающей дыха­ние, отозвалось позывами где-то внизу живота. Пора. Ланжерон бодро, как ни в чем не бывало, поздоро­вался. «Вот, — Тарасенко указал на стоящего рядом человека в голубом комбинезоне, — капитан Продан, в предстоящем полете поможет Вам осуществить кон­троль за отцепкой».

«Лапоть» подкатили, как обычно, ближе к вечеру.  И сразу же загнали под брюхо бомбардировщика. Дальше из пазов вышли балки и, зацепив изделие замками, плотно прижали его, почти наполовину втя­нув в бомбоотсек. Оставалось дождаться основного пилота его родной микояновской фирмы.

Он нащупал в кармане брегет. Раздался мело­дичный бой. Старинные часы — семейная реликвия перешли ему по наследству от отца. Точность га­рантировал мастер, живший два века назад. С тех пор они не подводили своих хозяев ни разу. Ланже­рон потянул за цепочку и с восхищением заметил, как желтый металл на свету приобретает золотой отлив. «Вы действительно француз?» Вопрос про­звучал неожиданно, но Ланжерон выдержал паузу и только тогда обернулся. Пожав плечами, он вместо ответа махнул рукой в сторону гиганта, из породы воздушных атлантов.

— А Вы, значит, инженер с «Тушки». Надеюсь, у нас будет еще время поговорить.

Вылет задерживался, и Ланжерон заметно нерв­ничал. Ведь договорились же накануне обсудить здесь, на месте, кое-какие детали полетного задания. У Остапенко это первая отцепка. В прошлый раз его вывозили на «лапте» транзитом. Сам он только ими­тировал команды рулями, и когда носитель набрал высоту, запустил двигатель. Все прошло штатно. Те­перь предстоит полет по полной программе, и режим ожидания его не устраивает. Возможно, им отведены месяцы, а, может быть, и дни.

-Ну, слава Богу, Ланжерон с облегчением вздохнул. Вдалеке, где-то на половине пути, между ближней и дальней взлет­ной полосой, рассчитанной на прием тяжелых само­летов, показался зеленый Уазик.

— Есть добро. Пора занимать места согласно куплен­ным билетам, —  сказав это, Продан широко улыбнулся, сразу напомнив гоголевского Остапа из Запорожской Сечи, такого же ладного, крепкого и смышленого хлопца, толь­ко возрастом постарше и без оселедца. Вильнув, легко­вушка неожиданно скрылась за башней ЦКДП, увенчан­ной стеклянным куполом, сооружением на аэродроме приметным и, главное, дающим ориентиры и прибежище любому воздушному судну.

— Чего они там забыли? — разочарованно протянул Ланжерон и, не успев вставить пару лаконичных фраз, вновь обнаружил мчавшуюся по объездной до­роге легковушку. Скрип тормозов сразу привел все в движение. Едва выскочив из автомобиля, Остапенко, как ни в чем не бывало, приветливо помахал рукой.

— Здорово, Василий Огюстович, не злись. Федотов задержал, — на ходу поправляя ЗШ, он доброжела­тельно хлопнул Ланжерона по плечу. — И знаешь, чего учудил наш шеф? Давай, говорит, я за тебя слетаю. Додумался. Ну, я не выдержал, вспылил. Хоть он и знает кабину лучше меня, но без тренировки не обой­тись, а я уже здесь целый месяц торчу. Он тоже хорош, пси­ханул, сел на Як-40 и…

Остапенко указал взглядом на конец полосы, где, задрав нос, взлетал пассажирский лайнер. Вот увидишь, неделя отдыха в Крыму пойдет ему на пользу.

Остапенко нырнул под фюзеляж самолета и вни­мательно, как обычно делает любой пилот перед тем, как доверить себя машине, осмотрел выпирающую поверхность «лаптя».

— Будто на сносях наша «Тушка».

-Ну, это от вас с Фастовцем зависит, состоятся ли роды.

Ланжерон   вслед    за    Остапенко ласково погладил темное, словно покрытое каким-то особым мато­вым составом, днище авиационно-космического ко­рабля.

— А вот интересно, Петр Максимович, в такие от­ветственные моменты, можно сказать судьбоносные для страны, Вы ощущаете свою причастность к исто­рии? — Остапенко прикрыл ладонью лицо, скрывая коварно расползающуюся улыбку.

— Знаешь, Василий, испытатель Григорий Седов в таких случаях говорил: «Если летчик чувст­вует перед полетом, что идет на подвиг, значит он к полету не готов». Как, например, я сейчас, еще мину­та и придется сушить свои кожаные штаны, — весело подмигнув, он засеменил к металлическому отбойни­ку — пологому щиту используемому не только для компенсации газовых струй авиационных двигателей, но и для легкого облегчения экипажей. Спустя минуту, как ни в чем не бывало, Остапенко шутливо попрыгал на месте.

— Между прочим, Василий, меня вообще с трудом допустили к этим полетам. Непропорциональные размеры тела.

Ланжерон, окинув взглядом невысокую фигуру Ос­тапенко, смущенно молчал.

— Не удивляйся. Величина торса по отношению к другим частям тела превышает предельно допусти­мые пропорции. Такое случается, из-за чего голова в ЗШ упирается прямо в фонарь. На тренировках при­ходилось даже изгибаться и делать вид, что все в порядке. Спасибо Федотову, он все знал и дал мне шанс.

— Эй, где Вы там? — донесся сверху голос Продана.  Командир просит поторопиться, иначе придется перезапрашиваться.

— А кто сегодня слева? — Ланжерон задрал голову.

— Женя Максимов. Во, мужик! — показал большой палец Остапенко и быстро взобрался по стремянке в люк бомбардировщика. Ланжерон, не мешкая, после­довал за ним.

— В тесноте, да не в обиде, — несколько раз повто­рил он, сначала споткнувшись, а затем ударившись обо что-то тупо торчащее…

— Давай сюда, интеллигенция, — махнул ему Про­дан.

Лязгнула крышка люка, и гул раскручивающихся восьми винтов, заглушил все остальные звуки. Лан­жерон нагнулся к Продану, все еще ерзающему на маленьком откидном сиденье.

— Я не понял насчет Максимова, откуда его Остапенко знает, — Продан усмехнулся. — Максимов человек-легенда, таких летчиков еще поискать. Пришел к нам из Узеня, там и орден получил за полет в Атлантику. Зна­ешь, как в реальной боевой обстановке проверяется кто-кого?

Крупная дрожь, испытываемая тяжелой машиной всякий раз, когда она должна была отрывать свое грузное тело от земли, передалась и людям. Обшивка не просто вибрировала, но и жалобно стонала, на­полняя душу леденящим холодком. По пологой пря­мой самолет постепенно набирал высоту. Ухватив­шись рукой за брезентовую лямку, Ланжерон знаком показал: Продолжай.

— Задание было не из простых — заснять американ­ский авианосец, то ли «Нимитц», то ли «Энтерпрайз». Обычно янки на своих «фантомах» плотно приклеивались под фотолюком, а тут облачность. И прозевали. Можешь представить, когда на тебя с неба сваливается такая туша и проносится над палубой на бреющем. В общем, каждый получил свое, американцы по рулону туалетной бумаги, а Максимов — звездочку. Затем перебрался сюда, к нам. Окончил школу летчи­ков-испытателей.

Ланжерон отыскал взглядом Остапенко. Тот со­средоточенно обвязывал себя страховочным поясом. Как на поводке, — подумал он, но не нашел в этом ни­чего смешного. Начиналась самая трудная и ответст­венная часть задания. Летчику предстояло совершить почти каскадерский трюк. Пролезть по узкому лазу, подобраться к месту крепления изделия, залезть в него и оттуда уже по СПУ установить связь с коман­диром корабля. Ну а дальше отцепка и выполнение летного эксперимента. Через несколько минут маши­на начала совершать разворот, выходя на заданный курс, ее дыхание стало ровным, почти безмятежным. Набрав нужную высоту, она почувствовала простор и, как бывает с большим сильным зверем, сразу успо­коилась. Осталось совсем немного.

— Значит так, Петр Максимович, — Ланжерон с тру­дом прокарабкался к Остапенко. — Сброс перпендикулярно полосе, километров за пять до дальнего при­вода. Дальше, если все нормально, уходите на Бас­кунчак и заканчиваете там разворот на курс посадки.

— Василий, по-моему, мы уже все обговорили, а ос­тальное я сам сделаю. Пару кренов 40°- 60°, виражи, спирали в режиме автопилота. Ты же знаешь, в авиа­ции выше летчика только Бог.

Он молча встал на колени, наклонил голову и про­лез в открытый кем-то люк. Дальше, если все пойдет нормально, Ланжерон знал — сработает автоматика. «Лапоть» выпустят в поток и набегающие струи возду­ха раскрутят турбины. Летчику требовалось только уловить момент авторотации и спокойно продолжить полет. Бомбардировщик лишь на мгновение ощутил легкий толчок, а затем Ланжерон уловил отдаленный гул моторов или это ему просто показалось.

Когда они приземлились, все уже закончилось. «Лапоть» сиротливо стоял на грунтовке, и около него суетились техники. Остапенко, качнув с десяток раз по заведенной традиции на руках, увезли, обещая по случаю устроить дружескую пирушку. Солнце зашло, и на фоне поблекшего неба было отчетливо видно, как бесшумно опережая собственный звук, заходит на посадку спарка МиГ-21.

Ланжерон помахал рукой просто так, понимая, что Фастовец его не увидит. Через несколько дней будут готовы материалы испытаний, расшифрованы запи­си, и он уедет в Москву. Стало по-настоящему груст­но. Он еще раз посмотрел на «лапоть», подумав, что, наверное, это заключительный этап, может быть, самых интересных, перспективных и невероятно ко­ротких в его жизни работ.

Спустя несколько месяцев, когда он срочно пере­ключился на «Буран», из Ахтубинска позвонили его друзья. Ланжерон лишь сопел, искренне сожалея о несправедливом финале. «Лапоть» добил, конечно же не тот злополучный случай, когда единственный допущенный из военных летчиков — испытателей Ва­силий Урядов умудрился при посадке подломить пе­реднюю стойку шасси. Видимо, задолго до этого было принято политическое решение. Корабль срочно за­грузили в «Антей» и доставили в Дубну. Почему именно туда, никто не знает. Говорят, чтобы показать Брежневу. Но, скорее всего, для отвода глаз. Кому нужны несостоявшиеся победы.

Из сообщений информационных агентств:

«12 апреля 1981 года, с мыса Канаверал, стартовал уникальный косми­ческий корабль многоразового использования «Колумбия». Совершив 36 витков вокруг Земли через 54 часа 20 минут   «челнок» благополучно со­вершил посадку на авиабазу «Эдвардс» в Калифорнии.

Дейли телеграф: «Ровно 20 лет назад в Совет­ском Союзе осуществили запуск космического ко­рабля с человеком на борту. Сегодня имя Юрия Гагарина знакомо каждому. Русские, как хорошие спортсмены, сразу взяли высокий старт, но не подрасчетали силы. Они долго шли вместе с Америкой, а затем стали немного отставать, не­прерывно дыша в спину сопернику и заставляя его без передышки двигаться вперед. В этой гонке нет финишной ленты, потому что космос безграничен и, поздравляя человечество с очередной победой, надо в первую очередь отдать должное СССР — стране, внесшей неоценимый вклад в освоение околоземного пространства».

Александр Салмин

(Ссылка на автора обязательна)