Летный день (Очерк)

I часть

ЧЕРНОРАБОЧИЕ АЭРОДРОМА

 Раннее утро еще дышит прохладой. Такой робкой, едва уловимой в самый первый жаркий месяц астраханского лета. Спешит, чтобы как-то укрыться от наступающего зноя, одетый в камуфляж народ. Спешат с едва различимыми звездами на погонах офицеры, женщины, ловкой отмашкой укрощающие попутки; разное, великое множество людей привычно торопится, чтобы успеть к началу обычного рабочего дня Государственного летно-испытательного центра им. В.П. Чкалова. Его напряженный пульс ощущается значительно раньше, задолго до появления первых пешеходов. Еще накануне, когда только составляется плановая таблица и уточняются детали предстоящих полетов, на стоянках уже подтвердили свою готовность к ним. С заботливостью родителей, у которых поздний, это любимый ребенок, а таких здесь хватает, техники осматривают, проверяют и обслуживают свои машины. Су-27, МиГ-29, Су-24, Су-25 — они действительно поздние и такие же любимые. На другие у государства нет денег. А эти плоды великих вольнодумных идей конца 60-х заставили в свое время восхищаться и страной, и конструкторами. По соседству в ангарах авиапрома самолеты более совершенные, модифицированные, но предназначены они для продажи за границу. Ломать голову — как и почему, техническому составу некогда, своих дел хватает. Хотя, конечно, обидно. Ветераны только качают головой. В пору лейтенантской молодости они с горделивым трепетом провожали своих крылатых питомцев в полет. Минуло десятилетие и те же самые самолеты по-прежнему подтверждают свою приверженность российскому небу.

Оторвавшись от земли, темно-зеленой масти разведчик погоды Су-17 заявил о себе громогласным рыком. Летный день вступал в свои права. В служебной комнате заместителя начальника отделения первой ИАС майора Спиридонова А.К. оживленно. То и дело кто-то заглядывает. Что-то спрашивает и, осмотрев меня с любопытством, тут же уходит. Интерес с подоплекой. Техники в авиации — фигура ключевая. Без них, как говорится, «и ни туды, и ни сюды». А вот вниманием к себе, тем более прессы, не избалованы. Привыкли оставаться в тени, без почестей и наград. Одним словом, чернорабочие аэродрома. Говорю, как есть, надеясь этим ни кого не обидеть. В любое время года и суток они на стоянках, без ссылок на погодные условия. Раз вылет запланирован, изволь готовить технику. Удивительный народ, немногословный, искренний. Да и когда байки-то травить? Спиридонов посматривает на меня сквозь очки, ища понимание. Я согласно киваю головой. Ровно подстриженная бородка ему идет. Чем не профессор?

— Разнотипность накладывает на специалистов эскадрильи свой отпечаток профессионализма. Если в боевом полку за техником закреплен один тип самолета, то у нас, как правило, 3-4. Соответственно там давно перешли на систему маршрутов, т.е. у каждого есть четко расписанная схема движения с осмотром и проверкой готовности бортовых систем. У нас после известных сокращений приходится совмещать многие функции, в то же время, расширяя диапазон знаний. А если учесть необходимость по совместительству, без оглядки на ТЭЧ заниматься восстановительными работами, своими силами ремонтировать оборудование, менять блоки станции, то эскадрильских спецов можно по праву считать мастерами на все руки. Над ухом запищало переговорное устройство. В беседу вмешался оперативный дежурный, между делом с досадой обругавший нашу сборную. Футбольные срасти сменила авиационная проза. Опустела курилка — излюбленное место для шуток и новостей. Предстартовая подготовка застывшего на стоянке голубокрылого красавца выглядела буднично.

Несколько человек задавали нужные параметры, подсоединив прибор к трубке ПВД. Еще два колдовали над чем-то в кабине самолета. В тон заправщику однообразно гудит аэродромный электроагрегат. Палит солнце, и бесчинствует агрессивная мошка. Укрыться негде. Черт возьми, а где же романтика? В конце-концов, что заставляет этих людей оставаться верными своей профессии на протяжении всей службы, отдаваться ей самоотверженно, без лишних слов тянуть лямку пахаря-технаря. Услышанная фраза прозвучала как-то несовременно: «Все давно перестроились и работают за деньги, а мы по-прежнему за идею».

Хотя, почему же несовременно и что в этом плохого, служить за идею. Главное, что она у них сохранилась. Ко мне подошли двое. Оказывается, в кабине были они. Знакомимся. Баранов Виктор Леонидович и Зайнаков Ильдус Назмиевич уже давно идут по жизни вдвоем. Окончив училище, одновременно пришли в часть, а уволившись, вновь вернулись в родной коллектив. Значит, все-таки судьба.

— А Вы знаете, — поочередно дополняя друг друга, отвечают они на мой вопрос, что самое сложное. — Помните, как говорил механик в кинофильме «В бой идут одни старики», самое сложное — ждать. А еще бывало, ну это, конечно, чуть раньше, когда испытывали новое поколение самолетов, смотришь в небо и гордишься, просто слезу прошибает за большое и важное дело, в котором и ты принимал участие».

Да, трудятся здесь не за страх, а за совесть. И чем глубже ты вдыхаешь в себя эту пропитанную раскаленным воздухом и керосином смесь, тем лучше начинаешь понимать и этих людей, и их несовременные мысли.

Начальник 2-го отделения ИАС майор Кантемиров О.Г. тоже не новичок в своем деле. Начинал с  техника, затем повышение и дважды попадал под сокращение. Теперь вот снова среди личного состава. Молча наблюдает за подготовкой МиГ-29 к вылету. Технический персонал расписывается в журнале подготовки самолета, сокращенно ЖПС. Уж точно будет всем ЖПС, если кто-нибудь из техников ошибется. На всякий случай отхожу в сторону. Лезть в такую минуту с расспросами бессмысленно. Каждый занят. Из подъехавшей «Газели» выходят летчики. Первым — подполковник Олег Мутовин. Обходит самолет слева направо, так обычно поступают пилоты, слегка касаясь плоскости крыла рукой. На ритуал не похоже. Внутренний контакт с машиной давно установлен. В 1999 году он успешно окончил Центр подготовки летчиков-испытателей. Желание самому убедиться в исправности самолета, продиктовано, прежде всего, инструкциями и, конечно, тем богатым, а порой трагичным опытом предыдущего поколения первопроходцев неба. Здесь, как говорится, доверие основывается на личностном восприятии.

Мутовин взбирается по стремянке в кабину и, увидев меня, приветливо машет рукой.

-Что-нибудь покажете?- любопытствуя я.

— Взлечу на форсаже, без закрылков.

— С Богом, — мое пожелание глушится мощным реактивным позывом стоящей рядом спарки.

У начальника Летно-испытательного центра Героя России полковника Раевского А.М. и полковника Щербины С.Н. сегодня тоже вылет. Обороты двигателя растут. Истребитель игриво задирает хвост, затем опускает и так несколько раз. Вылитый хищник, хоть и металлический. Сравнение явно надуманное, стоящему перед самолетом технику сейчас не до эпитетов. Сделав знак пилотам, он отходит в сторону. Отмашка и МиГ-29 выруливает на бетонную дорожку. С небольшим промежутком самолеты взмывают вверх. Вслед за ними легко отрывается от земли учебно-тренировочный Л-39. Через несколько минут к шуму, характерному звуковому фону аэродрома, начинаешь привыкать.

— Вот парень, настоящий профессионал, с большой буквы, — слышу у себя за спиной.  С интересом смотрю в направлении указательного пальца. В том самом технике, в синей спецовке узнаю Михаила Бондаренко. Прежде я видел его только на поле, в амплуа полузащитника ахтубинской «Искры». Совмещать, причем удачно, служебные обязанности с не менее тяжелыми физическими нагрузками, — удел сильных мужчин.

Мой новый собеседник — подполковник в запасе Владимир Михайлович Чернухин, как это часто бывает со случайными попутчиками где-нибудь в купе пассажирского поезда, откровенен и словоохотлив. Только дух безмятежного счастья, присущего нам   в предвкушении встречи с морем, на сей раз оказывается лишь частью той забытой иллюзии. Вглядываясь в далекие синие дали, уж извините за литературный эстамп, говорим таки о приземленном, наболевшем.

Каждый из них когда-то мечтал, выбирая профессию. Авиация стала частью их жизни, ей отданы лучшие годы. Естественно, они возвращаются сюда, но не только потому что в городе, своей судьбой также обязанной небу, это один из способов преодолеть кризис возраста, не потеряться, спасти себя. Просто они чувствуют ответственность за тех, кого в пору своей молодости приручили. Они думают о сегодняшней молодежи, лейтенантах и капитанах, будущем ВВС и многом другом, что составляет суть человеческого бытия.

Накалившаяся бетонка с запекшийся по краям смолой безжалостна ко всему живому. Впору семечки на ней поджаривать. А до хозяйства ИАС-2 еще топать и топать. Обдав спасительным ветерком, мимо промчалась ярко-оранжевая пожарка и, резко затормозив, показала подобие языка в виде длиннющего серого шланга. Тормозные диски шасси, еще не остывшего от полета истребителя, слегка дымили. Ухватив за водило группа техобслуживания дружно по-бурлацки «Эх, ухнем!» заворачивала самолет на прежнее место.

Для непосвященных военный аэродром остается тайной. Во-первых, охраняемой и, конечно, неразгаданной. Застывшие в ряд Су-24 и стратегический Ту-22М3 достойны того. Сама инженерная служба на особом счету. Не говоря уже о ее золотом фонде — людях. Только за последнее время 33 человека 3-го отделения получили Правительственные награды. Магическая цифра. Напрашивается, так и льнет к языку, боюсь повториться какое-нибудь сравнение, старинный образ русских богатырей, дядьке Черномора. Ну, Черномор-то у них точно есть, только фамилию другую носит. А сами они люди, что ни есть обыкновенные и героями себя не считают. Даже обижаются, когда лишний раз упоминают о наградах. Мол, завидуют сослуживцы. Может и завидуют, только, думаю, от чистого сердца. А в остальном они едины, все у них поровну, одно целое на большое технарское сообщество. И степь, выцветшая на солнце, и ночное небо, в котором среди тысячи звезд безошибочно отыскивается заблудившийся огонек долгожданного самолета и, … Да много ли еще таких «и», с которыми они свыклись, притерлись, но вне которых они давно не мыслят свою судьбу.

Появление велосипедиста на фоне фронтового бомбардировщика выглядело странным. Но только на первый взгляд. Чай, не в Америке. Это там на кабриолетах повсюду разъезжают. А надо бы поскромнее. Хотя, конечно, не мешало бы и у нас для техсостава дежурный автобусик выделить. Но, видать скромность наша за бедностью прячется. Тропинка, ведущая к КПП, оказалась узкой, зато самой короткой. По пути мне навстречу попалось еще несколько человек, привычно нажимавших на педали. Для них летный день еще только начинался.

 

II часть

В ПОИСКАХ ИСТИНЫ

Старый армейский анекдот про крокодила, который, по мнению старшины,  летает низенько -низенько  в наши дни приобретает вполне реальный смысл. Готов поспорить, оторваться от земли может всё, что угодно, надо лишь правильно выбрать аэродинамическую схему, смоделировать полет и подобно влюбленному Пигмалиону вдохнуть в предмет своего вожделения жизнь. Эко меня понесло, но получается красиво. Нет, в самом деле, современные авиационные проекты поражают своей экстраординарностью. Возьмите хотя бы С-37-«Беркут». Обратная стреловидность крыла, используемые композиционные материалы. Красотища. Только до настоящего хищника ему далековато. Пока  он только беркутенок. Еще несколько лет потребуется, чтобы научить его разным летным премудростям, заставить послушно отзываться на прикосновение руки пилота, понимать желания инженера и повиноваться требованиям техника. Так происходит с каждым крылатым поколением. Ничего удивительного. Ведь любой, пусть и усовершенствованный,  вариант того же «Су» несет в себе элементы новизны, конструкторских доработок,  оригинальных с точки зрения теории полета решений, которые практически ещё предстоит доводить и доводить до абсолютных непререкаемых величин. Причем сообща, усилиями всех и каждого, кто так или иначе имеет отношение к испытаниям авиационной техники.

Все, кажется, я выдохся, в прямом и переносном смысле. Утренний марафон — почти пробежка от дома до служебной зоны, где расположен Летно-испытательный центр — обыкновенное, типовое 4-х этажное здание, сбил дыхание и ритм рассуждений. Прибавляю шагу и еле успеваю. На часах ровно 7.00. В классе предполетных указаний уже все в сборе, летчики, ведущие инженеры, зам. по  ИАС, синоптик, врач, начальник связи, в общем, тот обязательный круг лиц, от которых напрямую зависит, как пройдет сегодняшний день.

По всей видимости, горячо. Хит этого сезона — «жареное солнце» — к полудню загоняет ртутный столбик за отметку 35⁰.  В таком случае полеты переносятся. Кто-то в сердцах взывает к духу Маяковского. Разговор со светилом по душам не помешал бы. Приходится надеяться на метео,  они обещали грозу. Главное теперь, чтобы не подвели.

Заместитель командира полковник Лаптев А.А. внимательно, с некоторой долей  задумчивости выслушивает доклады подчиненных. Магнитофонная лента фиксирует каждого выступающего. Так положено. Иной раз сказанное слово стоит жизни. Через несколько минут все, за исключением летчиков, расходятся по  своим рабочим местам. Я тоже.  На этом этапе мой интерес материализуется. Предстоит вживаться в образ, почти по Станиславскому выдавливая, или наоборот  по крупицам впитывая в себя смысл, сермяжную философию инженерного труда. Где тут генерирующая мощь интеллекта, а где просто математический расчет, предстояло еще понять. Поиск истины начался с отрицания. Или, может быть, развенчания прописных истин, шаблонов, в том числе узаконенных.

Конечно, не без помощи самих инженеров — испытателей. Подполковник Олег Алексеевич  Балык в роль  моего научного руководителя вписался сразу, оправдывая высказанное в его адрес лаконичное восклицание «Голова!»  Другого я не ожидал. В специализированном отделе служат два кандидата наук. Начальника полковника Шабалина В.А. я на месте не застал, а вот с новоиспеченным подполковником Егоровым Ю.В. познакомился. Банально говорить о какой-то  особой ауре. Этим никого не удивишь. Получить ученую степень здесь уже давно бы мог каждый. Вот только времени в обрез. Тому же Егорову ученые мужи с упреком высказали: «Вашего материала, молодой человек, на целых три диссертации хватит». Скажу по секрету, сообща мы насчитали еще 5 соискателей. Значит, есть кому двигать науку вперед. Но это сентенция для большой аудитории, меня же по-прежнему интересует технология творческого поиска. Да и есть ли она? В импровизированную дискуссию вмешивается начальник отделения Владимир Николаевич Тихонов, между прочим, имеющий то же хороший задел для научной работы. Как истинные джентльмены, не будучи представленными друг другу, мы сначала прячем взгляды, а затем благодаря вмешательству коллег жмем руки. Тихонов говорит о творческой составляющей и роли инженера-испытателя. Как раз то, что мне надо.

Летное долголетие испытателя на порядок короче жизнеобеспечивающего ресурса современного самолета. Увы, металл оказывается прочнее живой плоти. Даже в лучшие советские годы пилот имел налет в 2,5-3 тыс. часов, а для полноценного анализа параметров опытной машины требуется не меньше 5, а то и 10 тысяч часов. Хоть оставшуюся жизнь летай, а так и не оценишь в нужном объеме все факторы безопасной эксплуатации будущего серийного самолета.   Мне трудно скрыть свое удивление. Получается, мы эксплуатируем технику, допускающую возможность неосознанного риска? Ничего себе. В таком случае…

— В таком случае, — вполне внятно в мое полусумеречное сознание проникает голос начальника отделения, — инженер обязан выбрать в ходе испытания авиационной техники те оптимальные условия, режимы характерные,  специфичные ли, которые позволят ликвидировать пробелы и обеспечат безукоризненное поведение летательного аппарата. Признаюсь, глупые вопросы напрашивались сами собой. Все виделось несколько иначе. Упрощенно, что ли.  Предоставляя летчикам больше самостоятельности, я допускал возможность полетов на грани, где-то даже на запредельных режимах с долей импровизации и свободы выбора.

Ну что поделаешь, въелось в память чкаловское озорство. Инженеру отводилась роль второго плана. Каюсь, ошибался. Партнерские отношения летчика и инженера, скрепленные общим понятием «испытатель», объясняются просто — и те, и другие в равной ответственности за поднятый в воздух самолет, измеряя свое чувство не рублями и душевным комфортом, а радостью победы и горечью неудач.

Привычно вздрогнули и мелко задребежжали окна, напоминая о непосредственной близости аэродрома. Каких-то 300-400 метров и начинаешь ощущать себя по другому.   Где-то высоко, словно застыл одиноко парящий орлан, а рядом такой же, неожиданно увеличивающийся в размерах. Они даже чем-то похожи, но только мгновенье. Плавно распустив крылья, рукотворный побратим устремился к земле. Трудно удержаться от восхищения. Полет несбывшейся мечты, преследующий меня из детства.

Кажется, подполковник Бондаревский Ю.Н., до этого лишь иногда вставлявший реплики, решил всерьез заняться моим просвещением. Его высокая фигура склонилась над компьютером, взмахом руки приглашая занять место рядом. Задание напоминало детскую игру «Сега», только для взрослых и очень серьезных людей. Реальная индексация скорости, высоты сочетается с истинным положением истребителя в пространстве. Привычное «пеший по летному» уступило место компьютерной графике и полнейшей иллюзии кабины. Пытаюсь держать ручку управления ровно. Бесполезно. Авиагоризонт показывает серьезный крен и уход в сторону.

— Юра! — призываю на помощь Бондаревского.

— Отклоняй ручку медленнее, — его ладонь ложится поверх моей.

Интересно, сколько им приходится сидеть за компьютером? Вот так моделируя различные режимы и формируя контуры будущего полета. Любая, самая непредвиденная ситуация должна быть проанализирована заранее с математической точностью и  учетом требований безопасности. Само собой и пилоту проще, когда он отработал задание на компьютере.

Даю левой педалью на треть хода. Неожиданно голубой фон неба начинает смещаться, оказавшись вдруг под нами. Переворот, еще один, загорается красная лампочка.

Спасительное — Юра! — на сей раз не помогает.

— Отпускай левую педаль, — командует он.

—  Ну и куда мы попали? — не унимаюсь я.

— В штопор!

— Прекрасно! — мое замечание его явно озадачило. Пришлось поделиться своими соображениями почерпнутыми из личных встреч с лучшим штопористом ГЛИЦ последнего времени Сергеем Ивановичем Храпцовым. Кажется, я наступил кому-то на больную мозоль.

— Штопор? — Тихонов встал из за стола. Как ни странно, он оказался очень краток. Аксиомы не требуют доказательств.

— Управлять штопором, значить противоречить теории вероятности, слишком велика случайность. Многое в нем просто непредсказуемо.

На экране нас по-прежнему вращает. Попытки раскрутить самолет в обратную сторону ни к чему не приводят. Несколько лет назад вот так же «сыпался» с 11000 метров высотник М-17 «Геофизика». Летчик катапультировался, а машина… Трах-тарарах — появившаяся надпись повергла меня в уныние. Мы проиграли свой спор стихии. Бондаревский молча кивнул на Балыка, строившего график на соседнем компьютере.

Между прочим, Олег, не один конечно, в составе бригады, вопреки скептикам и законам аэродинамики подтвердил возможность управляемого штопора на современном самолете. Дополнительные рулевые поверхности, изменяемый вектор тяги позволяет совершать даже воздушные кульбиты. Чудо произошло на авиасалоне Ле-Бурже, во Франции. Пилотируемый Аверьяновым Су-30 МКИ отмотал три витка управляемого режима. Лишь на малой высоте, коснувшись хвостовым оперением бетонки, экипаж покинул самолет.

— Я тоже надеюсь на чудо. Возможно мне повезет. Вот уже третью неделю откладывается очень важный полет, — ведущий инженер комплексного отдела п/п-к Худушин С.С. кратко ввел меня в курс дела. — Задание 1 степени сложности, на устойчивость и управляемость. Мало того, на предельных углах атаки, соответственно с N-ой перегрузкой. Ладно, не открою тайны, если упомяну еще четыре подвешенных ракеты.

Худушин завис на телефоне. Пытаюсь по его лицу прочесть ситуацию. Он улыбается и кивает головой. Хороший знак. А, может, это просто так, формальность. Все равно молодец. Терпения ему не занимать. «Инженер-испытатель» конечно звучит гордо, но на деле он и завснаб, и завлаб в одном лице. Все на его плечах. Определяет степень готовности к выполнению полетного задания, чуть не забыл главное — пишет его сам, а затем методически прорабатывает с летчиками. Заботится о своевременном подвозе боеприпасов, заправке, технической готовности летательного аппарата и в душе молит Бога о добром знаке. Как сейчас. А Бог — он все видит.

Смотрю на часы. Они безукоризненны, когда некуда спешить и плутоваты, обманывая ваши ожидания. Пора. В сторону «суховских» стоянок нас домчал старый «мустанг» ульяновского автозавода, по всей видимости, не первый год бегущий на перегонки с вечностью. А «мустанг», потому что такой же выносливый и облезлый. Вот я свою верную подружку когда-то назвал «шарлотка», за шарм, видимо. Убедите меня в обратном, если у «Волги» его нет. Неверняка техники, готовившие самолет, тоже как-то по-особому, трепетно называют свою крылатую машину. В любом случае она этого достойна. Оглядываюсь по сторонам. На аэродроме погонял нет. Каждый занят своим делом. Привычная глазу специалиста картина для новичка чересчур контрастна. Под фюзеляжем соседнего Су-30 нашли покой, тьфу, тьфу, в смысле придремали несколько технарей из Новосибирского АПО. Сморила-таки мужиков жара. А вот и знакомая «Газель» с экипажем.

Заключительные минуты прошли под оглушительный свист двигателей. П-ки Кружалин А.П. и Салахутдинов Т.Б. заняли места в кабине.

— Сергей Станиславович, — я подошел к Худушину, а если сорвется? Отказ или ошибка, ну не знаю, может быть, угол атаки на вираже превысит допустимый. Не можете же Вы так вот до бесконечности?

— Можем. Летный эксперимент повторится в той же последовательности и ровно столько раз, сколько потребуется.

Ответ выглядел искренним. Без бравады. В чем я смог лично убедиться, так это в жесткой регламентированности и продуманности процесса испытаний. «Давай, давай» здесь не проходит. Если хотите, закономерность рождает правило, а случай провоцирует ошибки. Не Ницше, конечно, но тоже можно взять на заметку. Я бы даже переделал слова известной песни «Мы учим летать самолеты, но учим их здесь, на земле». Или это слишком? Между прочим, сами инженеры-испытатели очень скромные люди. В отделе п/п-ка Пикаса Н.М. мне с трудом удалось разговорить Василия Васильевича Савощенко и Вячеслава Григорьевича Роя, тоже, талантливых специалистов. Напоследок п/п-к Рой пошутил: «В чем особенности нашей профессии? Пожалуйста! Это когда вас отрывают по телефону на минуточку, а оказывается, что вы уже опоздали на обед. Дома вы постоянно отвечаете невпопад, а засыпаете с мыслью об акте… летных испытаний».

Я иду по длинному коридору. Четвертый этаж ЛИЦ занимают инженерные отделы. Двери нараспашку. Везде и повсюду картины, плакаты, календари, а то и просто вырезки из журналов с изображением боевых самолетов. Знакомые профили, анфас новейшего истребителя, сила и мощь Державы. Прекрасный повод для восхищения, но, прежде всего, людьми, давшими им путевку в большое небо                                                                                                                                                                                                                                                                                                                            

                                                                                                                                                                                     

                                            III часть

 

 

                              ЛИРИКИ И ФИЗИКИ

 

Желтый «пазик» съехал на обочину, остановившись в каких-нибудь десятке метров от торца вытянувшейся во всю ширь многоэтажки. Евстафьев  сделал какой-то знак водителю, а затем спросил: «За разведчиками?». Прозвучало выразительно. Заметив меня, нерешительно топтавшегося на тротуаре, показал на часы:

— Дождитесь автобуса, Вас подберут.

Ну вот, всегда так, разведчикам с нами не по пути или, как в песне поется «Только смелым покоряются моря». Шутка. Причем не совсем по теме. Первыми в небо поднимаются разведчики погоды, а уж потом идут остальные. Летный день начинался как-то по-будничному. Автобус подрулил в точно назначенное время. Вылитая копия предыдущего, а, может быть, это он и был — свыкшийся со своей ролью российского внедорожника. Полковник Иваника В.Н. дружелюбно показал на салон:

— Маршрут обычный, заберем своих и в столовую.

Ахтубинск — город компактный и по-своему милый. От микрорайона до центра минут пять ходу. На кольце делаем первую остановку. Уютный сквер — место примечательное. В прошлом остался старый фонтан, а вот античная стать колон Дома офицеров так же хороша. Когда-то движение городского транспорта проходило, очень хочется сказать, по бульварному кольцу, но город до него так и не дорос. Делаем еще несколько остановок. Постепенно автобус заполняется. Становится шумно. Чувствую на себе взгляды и странное желание оправдаться. Обедать на халяву по реактивной норме непривычно, еще более неприлично занимать чужое место. Правда, мне его уступил полковник Сирота И.Ф., а, значит, сегодня я полноправный член одной дружной семьи испытателей. По крайней мере, мне так хочется. Гостеприимство пришлось по вкусу. Ну скажите, какой русский не любит вкусной еды? Я — не исключение, тем более готовят у нас в летной столовой отменно, и ассортимент лучший на все ВВС. Разве что обходятся без барбекю, фондю и прочих гастрономических изысков. Зато три первых и вторых на выбор плюс десерт. Думаете, жируют? Напрасно.

Как-то в разговоре со мной один очень уважаемый человек, в прошлом испытатель, поделился ощущениями, полученными от перегрузки в 9 единиц. Говорил до того понятно, что его состояние передалось и мне. Это же учащенное сердцебиение, тяжесть в несколько сот килограммов, которая сначала вдавливает, а затем расплющивает, придавая форму хорошо отбитого мяса. Капиллярные сосуды начинают рваться, а лицо постепенно меняет очертания, и расплывается помимо воли в улыбке, доводя ваш фейс до сходства с жителем южно-китайской провинции. Думаю, этого достаточно, чтобы понять, каким нужно обладать здоровьем для пилотирования современным авиационным комплексом. Самое время проверить и свою функциональную готовность. К процедуре ежедневного предполетного медосмотра отношение специфическое. Доктора уважают и в душе побаиваются. Скромно усаживаюсь на край стула, выставляя вперед руку. Тихо! Решается судьба человека. Краем глаза наблюдаю, как прыскают от смеха летчики, а доктор по-прежнему серьезен. Давление нормальное, к полетам допущен. Моя маленькая радость остается со мной. Теперь, чтобы не расплескать ее через край, стараюсь успокоиться. Этажом выше — класс предполетных указаний. На несколько минут туда переключается все внимание. Да, не мое, конечно, а тех, кто готовит и отвечает за выполнение летного распорядка. Ну и естественно главных действующих лиц. Можно только удивляться, насколько велика в авиации ответственность за соблюдение установленных правил. Неважно, кто ты — Герой, маршал или курсант. Изволь пройти обязательную для всех процедуру предполетной подготовки. Видимо, это позволяет с годами не зазнаться, преодолеть губительное однообразие и постоянно ощущать жизненно-важный тонус.

— Здорово! Как дела? — мотая головой из стороны в сторону, едва успеваю отвечать на приветствия. Наверное, я примелькался, по крайней мере с моим пребыванием свыклись, что на языке опознавательной системы «свой-чужой» означает: «шут с ним, пусть слоняется, лишь бы не мешал».

Полковника Дахтлера застаю врасплох, он уже взял ЗШ — овальный шлем, чем-то похожий на атрибут космического гладиатора.

— Владимир Эрвинович, я с Вами?

Дахтлер согласно кивает головой.

— Володя! — слышу вдогонку. — Соскучился по Ахтубинску?

Оказывается, Дахтлер уже перевелся в Москву. Испытываю легкое разочарование. Мне-то по душе общение с местными испытателями. Пока размышлял, чуть не проворонил микроавтобус. Почти на ходу заскакиваю в «Газель», челноком снующую между корпусом ЛИЦ и стоянками. Интонации авиационных турбин меняются в зависимости от настроения. Если прислушаться, то можно различить безапелляционные нотки форсажа и более спокойные, еще только опробующих свои силы машин.

Дахтлер что-то живо объясняет собеседнику в таком же фирменном комбезе. Оба смеются. Кажется, я его знаю. Начальника службы летных испытаний бомбардировочной авиации ЛИЦ полковника Наумова Алексея Валентиновича ни с кем не спутаешь. Крупный, сбитый по всем правилам мужик, прячущий за внешней суровостью легкую ироничность. Хорошего человек должно быть много — кстати вспоминаю кем-то сказанную шутку. Одним словом, бомбер. А чего удивляться, командир у нас — генерал-лейтенант Трегубенков — тоже косая сажень в плечах. Словно из одного теста замешивали.

Дахтлер наоборот худощав, поджар.  Природа избирательна в своем творчестве — одним не скупится чего-то добавить, у других отсекает все лишнее. Кому повезло? Не знаю. Только дело не в комплекции, а в душевном позыве, характере, может быть. Вот Дахтлер — истребитель до мозга костей. Получается, разные они очень. Спорили же когда-то о лириках и физиках. В авиации свои прагматики и романтики, Икары и Дедалы.

Еще издалека замечаю возле МиГ-29 знакомую мне уже фигуру с треугольником тельняшки между отворотом на груди.

— Евстафьев не переживет, если отобьют полет, — полушутя, в своей манере, замечает Наумов. Почему? Вопрос может показаться глупым, поэтому отмалчиваюсь. «Газель» притормаживает. Конечная точка или начало отсчета — для кого как. Высаживаюсь вслед за Дахтлером.

— Вот Володя Евстафьев, — представляет он. Между прочим, летает на тяжелых машинах, а сегодня со мной, на истребителе.

— А так можно?

— Если осторожно, — бурчит Евстафьев.

Он начинал на Су-17, затем переквалифицировался в чистого бомбардировщика. И вот опять потянуло в родную стихию или что-то еще, например, жажда новизны. Горизонты бывают не только безбрежными, но и такими, где стираются грани между прошлым и будущим.

Какой смысл торчать на аэродроме просто так, тем более с собой не возьмут. А хотелось бы. Путин ведь тоже не юноша. Если пофантазировать, то шанс есть, хотя бы в виртуальном смысле. Медленно возвращаюсь обратно, обдумывая принятое решение. Скрип тормозов застал врасплох. Рядом стоял командирский УАЗик. Повезло. Кажется, теперь я знаю, кто мне поможет. Полковник Лаптев — человек серьезный, к лирикам его не отнесешь. Точь-в-точь как у Юлиана Семенова: «Характер нордический, выдержанный». А если присмотреться повнимательнее. Усы подчеркивают своеобразие натуры, в то же время далеко не романтик. Вот и разберись, кто он в душе? Машину слегка тряхнуло. Оставшийся от пятидесятых участок железнодорожного полотна напомнил об исторических параллелях. Когда-то здесь проводили испытания стратегической крылатой ракеты «Буря». В стороне еще сохранились кирпичные остовы котельной с трубой и большой ангар — МК, помнивший выступления академика Келдыша и авиаконструктора Лавочкина на митинге в честь успешного запуска ракеты. «Бурю» постигла неудача. И эстафета перешла к авиации. Благодаря ей остался жить город, который между собой ветераны по-прежнему называют авиационной столицей страны. Сейчас другое поколение испытателей и думают, мечтают они о другом. О чем? Могу только догадываться.

Лаптев поднимается к себе на второй этаж. Стараюсь не отставать. Обычный кабинет. Ничего особенного. Такие же я видел у рядовых летчиков. Отличие в количестве плакатов и фотографий, развешанных на стенах, и типах самолетов, изображенных на них. У каждого свои пристрастия. На протяжении многих лет у Лаптева они неизменны. Но самые-самые — фронтовой бомбардировщик Су-24 и, конечно, авиационный комплекс нового поколения Су-34.

— Андрей Александрович…

Телефонный звонок вмешивается в наш разговор очень некстати.

— Да! в плане 56-ой, готовимся на 15.00 с Наумовым.

Приходится ждать. Вслед ушедшего офицера заходит другой.

— Вы не поняли или забыли порядок проведения испытания?

Выражение лица прежнее, интонации сдержанные. Чувствуется характер. Прав, ох прав Дахтлер. У бомбардировщика свой менталитет. Когда находишься в воздухе от 4 до 14 часов, нужно иное мышление, тут не до экспрессии. У истребителей по-другому. Обнаружил цель — и срезал под самый корешок. Они и раскованы больше и самостоятельны в режиме атаки. Вот в школе, кто усидчивый и внимательный, и успевает лучше. В небе также. Только ты сам выставляешь себе оценку и ошибаться не в праве. Получается, Лаптев — круглый отличник и оценки у него соответствующие — три «ордена Мужества» и орден «За военные заслуги», не считая медалей. Знаете, почему в авиации дурак командиром не станет? Не успеет. Он прежде убьется.

— Андрей Александрович! — воспользовавшись паузой, «закидываю удочку». — Не откажите безродному журналисту пофантазировать на тему полета.

Лаптев смотрит на часы:

— Вылет через 40 минут.

В моем распоряжении еще есть немного времени. Важно использовать его с толком. В комнате летного состава истребительной службы уютно и просто. Так и должно быть. Можно расслабиться или сосредоточиться, в зависимости от настроения. Полковник Петруша, откинув голову на спинку кресла, прикрыл глаза. Стараясь не привлекать внимание, присаживаюсь рядом. Ерзая от восхищения, я, видимо, нарушил его покой. Возле входной двери, у самой стены, летный гак от Су-33, проще говоря, крюк, с помощью которого истребитель цепляется за троса при посадке на авианосец. А вот надпись на оранжевом спасательном круге почти стерлась, но можно различить — «ТАКР Адмирал Кузнецов». Широкополая шляпа из соломки — то ли из Китая, то ли Вьетнама — висит в одном ряду с архивными снимками, куча сувениров — в общем, хватит на целый музей. Мой интерес, наконец, пробуждает ответную реакцию корабельного аса, а то, что он остался в душе морским летчиком, можно не сомневаться. Море и небо — две стихии связаны с человеком на всю оставшуюся жизнь, а там, где они соприкасаются друг с другом и рождается палубная авиация. Искренне сожалею, что не застал Раевского Александра Михайловича. Он принимает дела и должность командира на Чкаловской. Растут люди. На авианосце-то они совместно вели корабельную тематику.  Теперь пришлось искать замену. Первые тренировки на НИТКе в Саках показали, что подходит Олег Мутовин. Петруша сам вывозил его на Су-25УТГ. НИТКа — сугубо профессиональный термин. Поэтому прошу пояснить. Амплитуды свободного времени у нас совпадают, и мы перемещаемся по соседству в типичную кают-компанию.

— На палубу мы отбираем лучших, — Петруша нагнулся к видеомагнитофону, а когда  выпрямился, стало видно, что и держится он по-особенному — крепыш, словно вчера сошедший с корабля на берег.

— Понимаешь,  в море на тебя постоянно давит фактор риска. Летчику приходится сажать самолет в экстремальных условиях, когда доли секунд отделяют его от кромки волны. Нет времени и пространства на исправление ошибки. Промахнулся — и вошел в корму или плюхнулся за борт. Ну, представь посадку при скорости 240 км в час, которая за 1,5 секунды падает до нуля.

Я представляю и не скрываю своего удивления.

— А вот и НИТКа, — комментирует Петруша кадры на видео. Та же палуба авианосца с трамплином, только врытая в землю.

— Вячеслав Станиславович, Вы не ощущаете себя последним из могикан?

Петруша молчит. Наверное сейчас действительно лучше помолчать. Короткий фрагмент фильма, и мы отброшены на 20 лет назад. Самолет вертикального взлета и посадки Як-141, сюжет из прошлой его биографии. Испытания носили затяжной и драматичный характер. Самолет зависает над палубой, словно эквилибрист, с трудом сохраняя равновесие, а затем падает вниз, моментально загораясь. Пилот фирмы чудом успевает катапультироваться. Похлеще, чем в каком-нибудь западном триллере. Но киношные герои здесь не приживаются. Слишком опасно.

На ходу осмысливаю последнюю фразу, сказанную тут же кем-то из летчиков: «Им повезло. Хоть не зря прожили». Философский смысл искать долго не приходится. Конечно, повезло, если по образному выражению испытателя 30-х Корзинщикова: «Летали на всем, что только может летать и с некоторым трудом на том, что даже теоретически не поднимается в небо». Вот теперь мне становится ясно, почему тогда Лаптев с некоторой грустью сказал о мечте испытателя. Она у всех одна. Принять опытную машину и бережно, передавая ей по крупицам свои знания и опыт, провести через все этапы испытаний. От первого вылета, сравнимого разве с робкими шагами малыша, до тех пор, пока Вы не почувствовали уверенность в ее силах и не благословили, тайком перекрестив, в дальний путь.

Наши маршруты с Петрушей разошлись. Он — к истребителю, я — к Су-24. Лаптев сдержал обещание. Примеряю ЗШ. Наумов уже в кабине.

— Алексей Валентинович! — Лаптев показывает пальцем на соседнее место. — Справа сегодня я.

— Эх! — шутя всплескивает руками Наумов, моментально исчезая из моего поля зрения. Оценить профессиональную сноровку начальника службы мне удается сразу же. После долгих попыток втиснуться в кабину стоявшей радом «сушки», вздыхаю с облегчением.

— Ну, чего тут, где на что нажимать? — техник, без помощи которого я вполне мог застрять в одной из поз камасутры, прежде чем очутился бы в кресле пилота, объясняет внятно и толково.

— За красное и черное не дергать.

— Понятно. Не первый год в авиации.

— Далее, тут контровочный жгут, на случай катапультирования группируйтесь.

Двигатель, набрав обороты, переводит их в умеренную тональность. Дернувшись, бомбардировщик послушно покатил по рулежной дорожке. Мне  остается только проводить его взглядом. Пора выбираться наружу. Степной букет горьких трав постепенно вытесняет ядреный перегар керосина. С годами к нему привыкаешь, переставая принюхиваться и морщить нос. Вдали запылило. В предчувствии разбега и наполненного мощной энергией отрыва самолета от ВПП пячусь назад, едва не наступив на скользнувший между ног отрезок серебристой шкуры. Змея! Досаду сменило понимание сущности всего живого: рожденные ползать летать не могут.

Если найдется когда-нибудь человек, пожелавший написать картину летных будней, то ему придется туго. Попробуй разъясни художнику, где тут первый, а где второстепенный план. И кто, кого важнее. Сплошная круговерть. Лица, характеры, судьбы и, наконец, жизнь, которая одна на виду у всех и прожита не в самом райском уголке земли. А они счастливы. Или как изобразить запах весенней степи, вкус полета, звук тишины. Не удивляйтесь, тишина тоже звучит по-разному.  Когда на высоте 1200 метров у Ми-8 упало давление масла в редукторе, экипаж могла выручить быстрая посадка. Для заместителя комэска подполковника Олега Салея  тишина тогда означала только одно. Не задумываясь, сработала профессиональная реакция, он перевел вертолет в режим авторотации и спас людей и машину. Нет, уж лучше ею наслаждаться где-нибудь в укромном месте на рыбалке. Можете спросить у старшего летчика звена майора Андрея Ляменкова. Он точно знает цену затишью. Она — лишь пауза в его круглосуточных дежурствах. Здесь все по-другому. Команда — на вылет, и уже в воздухе уточняется азимут и удаление. Ставится задача. Может, метка пропала на локаторе или президент с премьером пролетают в зоне ответственности, бывает и хуже. Приходилось  и своих подбирать. В прошлом году Салей за 35 минут обнаружил катапультировавшихся полковника Серегина и майора Воропаева, а Ляменкову пришлось долго кружить над местом приземления полковника Бухтоярова. Ничего, нашел.

Оглянувшись назад, я попытался разглядеть дежурный вертолет, стоявший возле КДП, где-то на краю видимости. Слишком далеко. Нас разделяло не расстояние, а мысли. Мои — о картине, художнике — показались, наверное, наивными. Я только хотел приблизить творчество к прозе летного дня, а они переделывали прозу в поэзию. Другой жанр. Одним словом, все-таки лирики. Слеза, упавшая с неба, скатилась по щеке, потом другая. Как трогательно. Да это же дождь. Хорошая примета.