Из записок борттехника. В арктических широтах. Продолжение.

Бывалые полярные летчики не зря говорят, что на Севере на­до не только уметь летать, но и уметь ждать — уж очень капризна и не­устойчива погода здесь.

… Час полета отделял Анадырь от мыса Шмидта, — выдающуюся в Чукот­ское море полоску земли вблизи 70 градуса северной широты. Видимость была такая, какой не встретишь, пожа­луй, нигде больше на земном шаре. Вдали, в Чукотском море, увидели вер­шины гор острова Врангеля, хотя до острова было почти 200 километров.

Как зачарованные, смотрели мы на открывшуюся перед нами картину. На­сколько хватало глаз, тянулись ослепи­тельные ледяные поля с голубыми прожилками разводьев. Казалось, бес­предельная поверхность океана вымо­щена плитами самых разнообразных форм и размеров. Своими очертаниями они напоминали причудливые геомет­рические фигуры, вычерченные неуве­ренной детской рукой.

На земле нас встретил жесточайший мороз свыше 40 градусов. Быстро на­раставший на бровях иней мешал смот­реть, коченели руки и огнем горели ще­ки.

Здесь уже начался долгий Полярный день. Солнце взошло во второй поло­вине февраля, а скроется теперь лишь в конце октября. Только не бывает здесь настоящего лета. Арктика — цар­ство вечного холода, а зима отличается еще и длинной Полярной ночью, когда бушует непогода, и солнце никогда не рассеивает глухую темень. Ветер валит с ног, метет пурга, в двух шагах не вид­но ни дома, ни человека. Распорядок дня здесь такой же, как на Большой земле. В 9 часов начинается рабочий день. В Москве, в это время кремлев­ские куранты отбивают полночь.

… Разгрузка самолета заняла много времени ввиду специфичности груза.  Заночевали в профилактории, правда, говорить про «ночь» при белом дне бы­ло как-то непривычно. На следующий «день» мы улетели отсюда, чтобы еще и еще не один раз вернуться.

В Магадане мы подолгу не ложились спать на нашей «базе отдыха», ожидая хоккейные поединки проходившего в это время в столице Швеции — Сток­гольме Чемпионата мира, а учитывая значительную разницу во времени меж­ду Стокгольмом и Магаданом, хоккей для нас начинался далеко за полночь.

Едва раздавались задорные позыв­ные: «Звенит в ушах лихая музыка атаки…» и знакомый голос нашего незабы­ваемого Николая Озерова, начинавшего азартно комменти­ровать ход очеред­ного матча, как мы со своими стульями бросались зани­мать места перед телевизором. Мы были страстными болельщиками сво­ей команды, своего хоккея и неистово радовались вместе с Николаем Озеро­вым каждому заби­тому голу в чужие ворота:

-Го-о-о-л!

Мы гордились нашей великолеп­ной пятеркой и вратарем, «в сражень­ях золото и кубки добывавших». Не могу не вспомнить добрым словом на­падающих нашей сборной того времени В. Старшинова, Б. Майорова, Е. Зими­на, А. Якушева из «Спартака», А. Фирсова, В. Викулова. В. Полупанова из ЦСКА. Именно в это время начала ра­зыгрываться «звездная» тройка – Б. Михайлов, В. Петров, В. Харламов из ЦСКА. Мы были на 100 % уверены в армейском богатыре Александре Рагулине — непробиваемом защитнике на­ших ворот, в которых стоял В. Коноваленко из «Торпедо» Горького. Это был настоящий боевой хоккей, к которому, как никогда, подходили строки песни:

… Суровый бой ведет ледовая дружина.

Мы верим в мужество отчаянных парней,

В хоккей играют настоящие мужчины,

Трус не играет в хоккей…

                                                                 ***

Руководство строительно-монтаж­ного треста после выполненных нами полетов иногда поощряло нас «северными», и тогда мы не отказыва­ли себе в удовольствии посидеть в рес­торане. Чаще всего это была «Березка» на центральной улице Ленина, начинающейся почти у предго­рий и спускающейся затем к самому побережью Охотского моря.

С местами в ресторане было всегда сложно, но нашему командиру удава­лось уговорить администраторшу на отдельный столик. Во все времена авиаторы пользовались уважением, особенно на Крайнем Севере, где са­молеты и сейчас являются единствен­ным (наряду с морским транспортом) средством общения с Большой землей.

— … А я еду, а я еду за туманом, — пели в зале подвыпившие геологи и иже с ними, — за туманом и за запахом тай­ги…

Пахло антрекотами, жареной кар­тошкой, кислым вином, табачным ды­мом и талым снегом, принесенным на ногах.

… Люди заняты делами,

Люди едут за деньгами,

Убегают от забот и от тоски… — пели в зале мужские бесшабаш­ные и женские звонкие голоса. Сидя­щие за столами шаркали ногами, громко разговаривали и гасили сига­реты в тарелках с недоеденной вер­мишелью.

А над Магаданом высоко, высоко — в холодной мгле ходила луна, то и дело скрываясь в рваных облаках, которые гнал ветер со стороны Охотского моря.

                                                                     ***

В этой командировке мы не только распробовали, но и по-настоящему на­елись оленины. В столовых, как прави­ло, было оленье мясо «жареное, паре­ное и так, кусками», довольно неплохо приготовленное. А с мороза аппетит у нас был всегда необыкновенный.

Насмотрелись мы и на оленей, в уп­ряжках и без оных, а на одном из аэро­дромов, кажется в Уайбухе, что на се­вере Камчатки, видели целые горы оленьих рогов.

Северный олень. Единственный из оленей, сумевший приспособиться к суровым условиям севера. Широкие, не по росту, копыта позволяют ему без особых затруднений передвигаться и по глубокому снегу, и по болотам. Шкура оленя отлично оберегает животное от холода. Ветвистые рога — своеобразный щит, прикрывающий шею и большую часть туловища животного,  защищает его от хищников.

На севере большинство людей хо­дит в унтах, легких и теплых, совершен­но незаменимых там. Шьют их из каму­са, плотной и очень прочной кожи, что на ногах оленя. И, как правило, не нит­ками, а оленьими сухожилиями, кото­рые, слегка разбухая от влаги, делают обувь совершенно непромокаемой. Так северный олень кормит и одевает жи­телей севера, чья жизнь была бы про­сто немыслимой без этого замечатель­ного животного.

***

Елизово. Еще одно примечательное место на Камчатке, что неподалеку от Корякской сопки и действующего Авачинского вулкана, где нам удалось по­бывать в этой командировке. Непода­леку отсюда находится единственное место в нашей стране, где горячие струи воды и пара бьют фонтанами из-под земли. Это Паратунка, где мы смог­ли пропарить свои промороженные кос­точки в 50-градусной сероводородной воде. После каждого купания наш эки­паж медленно «остывал» в глубоком снегу на берегу бассейна.

А  вообще-то  Камчатка —  это   150 вулканов, 28 из которых — действующие. Там снежный покров зимой достигает трех метров. Там растут каменные бе­резы, пережившие Ледниковый период.

Там песок на побережье черного цвета.  Там похожая на шкуру медведя тундра. Там   … еще много чего есть там.

                                                                    * * *

… 29 апреля. После длительной ко­мандировки мы возвращались домой. На севере в это время начиналась ран­няя весна. Уже показались из-под снега каменные россыпи, поросшие мхом, лишайниками, карликовыми березками и всякими стелющимися травами. И вода, вода, вода. Летом все это соста­вит сплошной цветной ковер из крас­ных, желтых, белых и серых узоров.

Перелет по маршруту мыс Шмидта — Корсаков, что на острове Сахалин, и наконец, Укурей, занял более 10 часов.

Вот вдали показалась серая лента ВПП нашего аэродрома, на который давно уже упорно указывала стрелка радиоком­паса. Под нами реки Куэнга, Шилка, зна­комые изгибы железной дороги с тонне­лями, пробитыми в скалах, военный горо­док, в котором среди «близнецов» пяти­этажек, возведенных буквально за не­сколько последних лет, рельефно выде­ляются два «блюхеровских» дома, по­строенных еще в тридцатые годы.

Прошли дальний, зазуммерил ближний привод. Наш Ан-12, чиркнув коле­сами по бетону, постепенно замедляя скорость, катился по полосе. Мы были дома!

ЕРМАКОВ В. М.,

полковник запаса.