(За свою машину летчики боролись до последнего)
Сергей Федорович Серегин считает случайность пленницей обстоятельств, которыми человек пытается оправдать свои поступки. С этим можно не соглашаться, но прислушаться к мнению испытателя со стажем стоит. Серегин знает, о чем говорит. За плечами сотни часов налета на всех типах современных истребителей и звание «Заслуженный военный летчик России». Почему именно военный, а не испытатель, как принято в среде профессионалов?
-Ничего не поделаешь, — спокойно реагирует Сергей Федорович, -издержки «смутного» времени. К 1994 году окончательно расправившись со старыми символами, политические прагматики стали вводить новые знаки отличия. Дошли до ВВС и решили уравнять всех под единый стандарт. Забыв видимо, о золотом правиле — чем больше выдержка, тем выше качество.
В авиации служат люди особой пробы, о которых принято писать только с большой буквы. Серегин в том числе, и знак он свой ценит. Ведь других тогда не давали. Если обстоятельства и вставали на его пути, то как правило, он умело подчинял их своим интересам. После окончания знаменитой Качи десять лет летал инструктором, а затем столько же в качестве ведущего летчика-испытателя ГЛИЦ и лишь после долгих размышлений и почти гамлетовских сомнений, принял предложение и возглавил учебно-летный отдел.
Вполне благополучная летная биография, ничего не скажешь, без срывов и сбоев. А должны ли они быть — шишки от ушибов у пилота такого класса? Сам Серегин считает: «Хороший испытатель выйдет из сложного положения, а отличный туда не попадет». Ну а если все же обстоятельства подведут или случайность подвернется, как быть тогда? Вспомнить три основные заповеди: не растеряться, довериться интуиции и, уцепившись за первое пришедшее в голову решение, а оно, как правило, соответствует верному, выровнять ситуацию. Он привык полагаться только на себя, свой опыт, знания, умение прислушиваться к едва уловимым импульсам шестого чувства, и обычно оно его не подводило. Иначе этого разговора просто бы не было.
Весна, слегка испугавшись собственной дерзости, стыдливо отступила. Мерзкая, слезливая пелена вновь окутала горизонт. На календаре 22 марта 2001 года. Сегодня у полковника Серегина запланировано два вылета со слушателем учебно-летного отдела майором Андреем Воропаевым. Для непосвященных столь прозаичное название отдела попахивает академизмом, втиснутым в малопонятную аббревиатуру. Для истинных поклонников авиации переименование Центра подготовки летчиков — испытателей в УЛО, лишь бутафория, каприз армейских головотяпов. Между собой они по — прежнему называют слушателей школьниками и авторитет у него так же высок. Летчиков отбирают из строевых частей и заново готовят, а не переучивают, как считают некоторые. Поначалу это удивляет, ау кого-то даже вызывает снисходительную улыбку, мол и не такое видали, но вскоре вся полковая дурь отслаивается, как пересохшая шелуха, и день за днем, вылет за вылетом они постигают иные законы воздушного мастерства. Для Серегина важно изменить психологию обучающихся, привыкших видеть в самолете только рабочую лошадку. В принципе, так оно и есть, с одной лишь оговоркой — в строевой части. Подход испытателя несколько иной. Не провоцируя ситуацию, он в то же время обязан прислушаться к поведению машины, почувствовать ее бунтарский дух, укротить и сделать послушной в управлении. Не зря же в песне поется: «Такая у нас работа — учить самолеты летать».
— Андрей — парень способный, подумал Серегин, — из него толк выйдет. Застегивая молнию кожаного комбинезона, он выглянул в окно. Дождь усиливался. Нижняя кромка серых облаков еще свисала в допустимых пределах, но устав от собственной тяжести, прогибалась все ниже и ниже. Удачно отлетав с Воропаевым в первой половине дня, он решил еще раз отработать с ним весь комплекс упражнений на определение характеристик устойчивости и управляемости, требуемых для выполнения специальных режимов. Мокрая рулежка осталась позади, а за ней бетонка ВПП, вся усыпанная пупырышками от дождя. Разрезав надвое слоенный гамбургер из облаков, самолет вынырнул на высоте шесть тысяч метров и взял курс на восток.
-Пора,- сказал Серегин, и Воропаев приступил к отработке задания. Спарка адекватно среагировала на отклонение рулей и, вновь качнувшись, заняла свое прежнее положение.
— Реакция удовлетворительная, продолжаю задание.
Серегин помнил о своем обещании показать слушателю достаточно специфический режим — вираж — спираль, который давал возможность инженеру быстро выстроить балансировочную кривую для данного типа самолета. Он вообще любил удивлять, чувствуя в себе задатки педагога реформатора. Поэтому в воздухе предоставлял полнейшую инициативу слушателям, ограничивая свое участие лишь незначительными репликами и моментальной реакцией в определенных случаях.
— Беру управление на себя,- Серегин установил обороты двигателей на максимум и перевел МиГ-29 в набор. Странный звук, очень похожий на кашель тяжелобольного, резанул по ушам. Он насторожился. Речевой информатор не заставил себя долго ждать.
-Говорит бортовой номер 7…,-позывной А…
Неожиданно загоревшаяся красная лампочка сигнализации переключила его внимание на приборную доску, предупреждая : «стружка в масле».
-Вот тебе другая реакция Андрюха, — сказал он вслух. Ему нравилось иногда называть людей мягко, по домашнему, особенно когда требовалось успокоить, вселить уверенность.
-Возможно, где-то пережевывается кусок метала и стружка попала в фильтр,- размышляя, он стал постепенно убирать обороты двигателя.
Речевой информатор вновь напомнил о себе приятным женским голосом : « Говорит бортовой номер 7…,-позывной А…произошел пожар в коробке самолетных агрегатов».
-Андрей, выключи правый двигатель.
Прибор стойко показывал неисправность. С КДП запросили подтверждение услышанной информации.
-Да, у нас проблема. Идем на точку. Подготовьте «пожарки» на всякий случай.
Доложив руководителю полетов, он продолжал анализировать случившееся. А может быть дисплей слегка того, как человек, перегрелся и выдает сдуру ложную тревогу, а ты сиди тут и морщи лоб. Или все же на самом деле пожар?
Серегин решился на простой прием: «Андрей! Смотри внимательно, ,делаю змейку».
Сидевший в передней кабине Воропаев должен был наблюдать в зеркало и в случае появления огненного хвоста или дыма, немедленно сообщить командиру. Самолет, как ни в чем не бывало, игриво вильнул хвостом, но позади оставалась все та же безобидная белесая струйка. Снижение происходило по заданной траектории. Предварительные расчеты подсказывали: топлива должно хватить. Умолкнувшая на время сигнализация, словно проснувшись, вновь указала на пожар правого двигателя.
-Что за чертовщина, — помянул нечистую силу Серегин, — давай Андрей, включай противопожарную систему правого.
С земли потребовали подробно обрисовать обстановку.
-Температура двигателя нормальная, внешним осмотром дым и пла…, -не договорив, он осекся.
Как в кинобоевике, местом действия которого избрана кабина фантастического гиперзвукового лайнера, поочередно стали загораться красные табло: отказ генератора, выпуск тормозных щитков, шасси установлено не в нужном положении.
Лампочки, одна за другой, беспорядочно перемигивались, заставляя людей, еще недавно обращавших на них внимание, искать нестандартные решения.
Сбой системы окончательно убедил Серегина в пожаре на борту. Но тушить его уже было нечем. Значит, оставалось только одно — аварийная посадка или… Нет, самый крайний вариант он пока отметал. Главное, дотянуть до аэродрома. Прибор показывал минимальный остаток топлива. Количество керосина уменьшалось буквально на глазах. Он присвистнул. Судя по всему, трубопровод был так же поврежден и сейчас струя горючей смеси щедро брызжет на раскаленную поверхность двигателя. В любой момент истребитель может разнести на мелкие кусочки. Логично покинуть самолет, тем более ты не один. Но когда? Для Серегина, сжившегося с авиацией и на многие годы доверившего ей свою судьбу, было больно расставаться с машиной, которую знал и любил. Он усмехнулся, вспомнив выражение писателя — фронтовика Анатолия Маркуши: «Настоящий летчик будет бороться за свой самолет до тех пор, пока у него в кабине не запахнет цветами, которые обычно кладут на могилу».
Обстановка накалялась в прямом и переносном смысле. Перегоревшие рулевые тяги лишили истребитель устойчивости и он, словно раненый зверь, обычно предсказуемый в своем поведении, стал бросаться из стороны в сторону. Серегин почувствовал знакомый запах.
Андрей, будем катапультироваться. Приготовься.
Самолет сильно тряхнуло. Впереди, пригнувшись, сгруппировался Воропаев. У него самого еще оставалось несколько секунд. Ухватившись левой рукой за держку, он пытался правой сохранить равновесие самолета, но напрасно. Все. Рывок и сработавший пиропатрон приподнял кресло, а включившийся ускоритель вынес его наружу.
Холодный воздух царапнул лицо, окончательно приводя в чувство. Сквозь редкие снежинки, кружившиеся в такт движениям его парашюта, отчетливо просматривался белый купол. Воропаев отсюда, с высоты, казался игрушечным, а еще ниже, слегка опустив нос и наклонившись набок, подраненной птицей парил МиГ. Огромное ярко-желтое пламя без дыма и копоти вырывалось у него прямо из под брюха. Самолет еще раз обреченно качнул крылом и исчез в облаках.
Приземление можно назвать удачным. Усилившийся у земли ветер гнал его прямо на поющие струны ЛЭП и, избежав одной опасности, он имел все предпосылки поджариться током высокого напряжения. Но бог миловал. Сработавший тут же «комар» дал точные координаты, и через несколько минут их поднимали на борт поисково-спасательного вертолета. Проходивший рядом локомотив слегка замедлил ход. Машинист от неожиданности раскрыл рот, а потом, опомнившись, подал пронзительно-резкий звуковой сигнал, тут же заглушенный присвистом раскручивающихся лопастей.
Александр Салмин
(Ссылка на автора обязательна)